Улица постепенно перешла в аллею парка. Здесь было темно, потому что лунный свет не пробивался сквозь сплетенные кроны деревьев, а уличных фонарей не было. Кое-где еще светились окна, из темноты выступали ограды и контуры особняков, спрятанных в глубине парка.
Когда они подошли к особняку сенатора Крафта, у въезда на участок они заметили красный «мерседес». От стены отделилась тень, к ним подошел третий.
– Тс-с! – прошептал человек. – Это машина Ванкувера. В ней шофер.
– Сенатора? – спросил Гард.
– Он приехал минут пятнадцать назад. Я уже подвесил лестницу. Чуть не влип.
– Ее не видно из окна?
– Не думаю.
– Ну и прекрасно. Мартене. Кто в доме?
– Сторож, лакей и шофер. Шофер изрядно хватил, так что уже спит.
– А остальные? – спросил Таратура.
– Как обычно, играют в карты. Около двенадцати разойдутся, выпив по стопочке. Крафт ложится в полночь, так что Ванкувер сейчас уедет.
– Вы уже стали летописцем этого семейства, – улыбнулся Гард.
– Понаблюдай я не трое суток, а хотя бы десять, – ответил Мартене, – я мог бы стать самим сенатором! Тс-с!..
Открылась дверь особняка. Высокий сухопарый старик легко сбежал по лестнице и направился к «мерседесу». Тут же встрепенулся шофер, запустил двигатель. Ванкувер сел на заднее сиденье.
– Ишь ты, песок сыплется, а бегает, как мальчишка!– сказал шепотом Таратура. По его тону можно было понять, что он без особого почтения относится к сенаторам.
«Мерседес» взял с места не менее ста километров.
«Эх, Таратура!– подумал про себя Гард.– Вы и сами не понимаете, насколько можете оказаться правы! Уж слишком поспешно бежал этот Ванкувер…»
– Боюсь, что мы уже опоздали, – вслух сказал Гард. – Ну, пошли.
Сенатор действительно ложился в полночь, вот уже много лет не изменяя своей всем известной привычке. С того памятного утра 19… года, когда его посетил Главный Йог мира и, взяв за консультацию восемь тысяч кларков, посоветовал три способа борьбы с болезнями и старостью: сон, глубокое дыхание и умеренность в пище, – сенатор неукоснительно пользовался дорогими советами и чувствовал себя превосходно.
Было уже четверть двенадцатого. Крафт, чему-то улыбнувшись, расстегнул рубашку и достал из медальона, подвешенного на груди, маленький золотой ключик. Затем он подошел к сейфу, стоящему в углу комнаты, и открыл его. Если бы кто-нибудь мог наблюдать в эту минуту лицо Крафта, то ни за что не поверил бы, что перед ним знаменитый Крафт, жестокость которого порождала легенды. Сейчас его лицо источало блаженство и даже одухотворенность. Говорят, с такими лицами поэты пишут свои лучшие стихи.
Крафт достал из сейфа аккуратно расчерченный лист плотной белой бумаги, карандаш и резинку. Потом отошел к столу и опустился в кресло. Вспыхнула настольная лампа, осветив молодое еще, не изрезанное морщинами лицо сенатора. И губы его зашевелились, словно он молился.
– Антарктида, – шептал Крафт. – Десять по вертикали… Запишем… Часть света, на которой живут пингвины. Это, понятно, не перепутаешь.
Он откинулся в мягком кресле и сам себе улыбнулся.
– Теперь первая буква «Э», четвертая «Ш». Восемь по вертикали. Первая «Э»… Эйнштейн! Блестяще. Как раз восемь букв. Но Эйнштейн ли? Кто-то, кажется, называл этого физика Эпштейном…
Крафт встал из-за стола и пошел к стеллажу, на котором были установлены энциклопедии всех времен и народов. «Эйнштейн, слава тебе, Господи!»
Кроссворд получался элегантным.
Пробило без четверти двенадцать. Крафт мельком взглянул на часы. Его мозг все еще лихорадочно работал, хотя он, не вызывая слуги, стал постепенно раздеваться.
– Первая «О», третья и пятая тоже «О» – всего девять букв. «Оборона»? Мало. «Орфография»? Много. «Оболочка»? Одной буквы не хватает…
Сенатор устало закрыл глаза.
– Спокойно, сенатор! – неожиданно услышал он голос и странный шорох у окна.
Крафт застыл в неподвижности, так и не открывая глаз, словно надеясь на то, что это галлюцинация и не стоит убеждаться, что происходящее– реальность.
– Откройте глаза, сенатор, – так же спокойно произнес кто-то, и Крафт осторожно приоткрыл один глаз.
Прямо перед собой он увидел человека в плаще с поднятым воротником. У окна стоял второй, у него был более интеллигентный вид, но его усы произвели на сенатора неприятное впечатление. Крафт вновь закрыл оба глаза.
– Не надо бояться, сенатор, – сказал все тот же человек. – Мы не убийцы.
Крафт посмотрел на говорящего:
– Деньги в сейфе. Вот ключ.
– Благодарим вас, сенатор. Но деньги нам тоже не нужны. Не двигайтесь и не снимайте рук со стола, иначе мы осуществим насилие.
– Вы уже и так его осуществляете, – сказал сенатор.
– Увы! – спокойно произнес человек в плаще.
– Что же вам угодно, господа? Кто вы? – преодолев первый приступ страха, спросил Крафт.
– Сенатор, – ответил человек в шляпе, – если вы тот, за кого мы вас принимаем, вы отлично знаете, кто мы такие. А если вы уже не тот человек, то знать вам, простите, не обязательно.
– Что дальше? – обретая уверенность, произнес Крафт, поняв или сделав вид, что понимает: перед ним не простые уголовники.
– Мы хотели бы прежде всего вас обыскать, – сказал человек с плащом.
От окна отделился усатый и проворно обыскал карманы сенатора. Крафт не сопротивлялся. На его лице появилось брезгливое выражение, и некая надменность позы говорила о том, что он уже вполне освоился с обстановкой.
– Скажите, что вы ищете. Я, быть может, отдам вам это добровольно.
Нежеланные гости переглянулись.
– Портсигары, господин сенатор, и серебряные часы, – сказал усатый.
– Пожалуйста! – с охотой произнес Крафт, делая движение, чтобы открыть ящик стола.
– Не двигайтесь! – почти крикнул усатый. – Я сам.
В ящике действительно лежали какие-то часы, но портсигара не было. Часы были маленькие, к тому же не серебряные, к тому же действующие. Усатый положил их назад в стол.
– Вы курите, Крафт? – спросил он.
– Нет.
– Давно?
– Какое вам дело?
– У меня есть дело ко всему, что касается вас! – резко сказал усатый, но человек в плаще остановил его незаметным жестом.
– Спокойно, господа, больше благоразумия! Сенатор, давайте говорить напрямик. Нас интересует, кто вы, и пока мы это не выясним, мы отсюда не уйдем.
– То есть как вас понимать?– удивился Крафт.– Что значит– кто я? Не я к вам пришел, а вы ко мне – стало быть, вы должны знать, куда идете!
– Кто вы? – жестко спросил человек в плаще, словно не расслышав последних слов сенатора. – Отвечайте на вопрос!
– Сенатор Крафт, господа, разрешите представиться.
– Сенатор Крафт-младший был убит четыре дня назад! Это так же верно, как то, что я стою перед вами.
– Это чушь, господа!
– И кто бы вы ни были, вы не Крафт!– продолжал человек в плаще.– Посмотрите на этого господина!
Крафт перевел взгляд на усатого и снова брезгливо поморщился.
– Вам знакомо это лицо?
– Впервые вижу.
– Это ваше лицо, сенатор Крафт!
Сенатор на секунду закрыл глаза. Потом открыл их и спокойным голосом произнес:
– Вы просто сошли с ума. Вы бредите.
«В самом деле,– подумал Гард, снимая плащ. Ему стало жарко.– В самом деле, с точки зрения нормального человека, происходящее сейчас– чистый бред. Но ведь он не может быть сенатором! И он знает это! Кем бы он ни был, профессором Грейчером или сенатором Ванкувером, он превосходный актер! Но как поймать его, на чем?»
– От вас только что уехал Ванкувер, – сказал Гард. – Вы уверены, что он не оставил здесь своего «я», а в его теле не уехали вы?
– Отказываюсь вас понимать!
«Я сам себя не понимаю,– подумал Гард.– Если Грейчер был в облике сенатора Крафта, а потом поменялся телами с Ванкувером, то, значит, передо мной сидит сенатор Ванкувер в облике Крафта, а Грейчер уехал в машине Ванкувера. Стало быть, передо мной человек, у которого сознание Ванкувера, его память и привычки, но тело – Крафта? Черт его знает, как все запутывается!»