Так оно и было. Жан пропустил еще эту игру, соглашаясь уступить ее. Когда в пятой игре наступила его очередь подавать, он уже был уверен в себе, во всяком случае знал, что хочет выиграть.
Теперь он стал старательным, методичным. В его ушах стоял голос Империали с его неподражаемым акцентом:
«Выходи к сетке!.. Дай косой!.. Сыграй длинно!.. Укороти!..»
Теперь он играл то удлиняя траекторию мячей, то укорачивая, обманывая противника; все удавалось ему, его словно подменили. Теперь хозяином-властелином на корте был он один. Жан навязывал противнику свою игру, свою волю. Судью на вышке охватил трепет азарта:
— Счет во второй партии семь — пять в пользу господина Гренье!
Следующую партию Жан выиграл безо всякого усилия. Все было кончено. Он пожал расслабленную руку оправдывающегося противника: «Не знаю, что со мной случилось... Невероятно!»
Но судья, который со своей вышки наблюдал встречу, знал, что игравший перед ним паренек когда-нибудь будет большим спортсменом.
Таким образом, Жан оказался одним из двух игроков города Сэнте, которые «попали» в Париж. Остановился он у Латуров. Смерть уже приближалась к господину Латуру, да и супруга его не была бодрой, но тут был Гийом, в прошлом году ушедший из колледжа и учившийся теперь в восьмом классе лицея Жансон де Сайи.
Для Жана это была незабываемая неделя. Правда, турнир подростков выглядел бедно по сравнению с блеском, который придали соревнованию молодежи, «подающей надежды». Жан проводил почти целый день на «Рэсинге», дожидаясь часа своей игры, и во все глаза наблюдал встречи других игроков. Среди них были такие, которых привлекли призы, выдаваемые газетой, но были и те, другие, окруженные легендой. Однажды он увидел Буссю. Другой раз заметил Коше. Затем как-то раз он долго-долго наблюдал за одним, уже пожилым игроком, который показался ему воплощением ловкости и изобретательности. Ему сказали, что это Боротра.
Жан благополучно преодолел восьмые и четверти финала, но проиграл в полуфинале. Он был очень разочарован, что не дошел до решающей встречи турнира. И не в том дело, что он не заслуживал этого, нет, но он был еще слишком молод — кутенок с чересчур длинными конечностями, с еще недостаточным опытом. Когда он вернулся в раздевалку и плакал, его нашел здесь тот игрок, который включил его в соревнование в Сэнте и помог ему приехать в Париж. Они долго беседовали, и игрок вернул ему бодрость, так как верил в Жана. Он обещал помнить о юноше и продолжать оказывать ему помощь. Впрочем, долгие месяцы Жан не получал от него никаких вестей. Наступили опять каникулы-тюрьма. Затем пришел октябрь, и все пошло по-прежнему. Он уже примирился с мыслью, что снова начнет сражаться с глухой бетонной стенкой, лишенной рефлексов, от которой нельзя ждать никаких неожиданностей. Но в это время скончался его дядя. Поговаривали о несчастном случае. Никто никогда так и не узнал, было ли это самоубийством. Во всяком случае, родственник этот ничего ему не завещал, не оставил даже чем заплатить за его содержание в колледже.
Жану было почти пятнадцать лет. Пришлось зарабатывать на жизнь. Одного очень отдаленного кузена назначили его опекуном. Это был старик, клерк нотариуса, проживавший в Тулузе. Одно время он подумывал о том, чтобы взять своего подопечного в нотариальную контору мальчиком на побегушках. Но Жан нашел в самом Сэнте работу, обеспечивавшую ему существование,— его приняли в универмаг. Мест в облюбованном им отделе спорта не было,— пришлось идти в жестяно-скобяной отдел.
Там он проработал всю зиму. Жалкая жизнь! Он был лишен воздуха, но все же жизнь эта давала ему свободу,— правда, пока только мечтать. Постепенно, копейка к копейке, он скопил достаточную сумму, чтобы купить ракетку, мячи и заплатить вступительный взнос в городской теннисный клуб. С нетерпением ждал он наступления весны. И вот наконец после пасхи каждое утро еще до открытия магазина он мог приходить на теннисную площадку. Играл он хорошо, и у него никогда не было недостатка в партнерах, а в субботу и в воскресенье игроки оспаривали право встретиться с ним.
В июньском гандикапе он выиграл личное первенство.
В заключительном турнире сезона он оказался сильнее всех.
Вместе с ним в играх участвовало пять или шесть неплохих игроков, среди которых находился и Сарнак, проявивший себя хорошим парным теннисистом. Благодаря деньгам торговца коньяком они организовывали выезды. Так они приняли участие в нескольких турнирах, из которых часть выиграли. Два сезона спустя, в 17 лет, Жан дошел до полуфинала в чемпионате Франции и впервые играл в присутствии большой толпы на площадках «Ролан Гарроса».