Сейчас, почти после года службы, я смягчил свое понимание красоты.
Во всем виновата унификация. За два года однообразие жизни и единообразие в еде и одежде достают до печенок и дембелям хочется хоть чем-то выделиться. Чтоб фуражка была не такой как у соседа. Чтоб китель хоть капельку отличался от уставного. Чтобы погоны не как у всех.
Кстати, сегодня ночью Полтава собрался делать погоны. Для этого он приготовил пару новеньких черных погон, метр дефицитной металлизированной ленты, которая пойдет на лычки, метр красной тесьмы и кучу полиэтилена. Я внимательно смотрел за его приготовлениями, тайно про себя надеясь, что метра блестящей золотом ленты Полтаве будет много и мне наверняка должно достаться сантиметров сорок. Полтава тем временем расстелил на моем столе газеты и включил в розетку утюг. Он нарезал полиэтилен небольшими кусочками так, чтобы каждый кусок закрывал погон целиком. Затем перевернул погон на столе, приложил к его тыльной стороне кусок полиэтилена, накрыл все это газеткой и провел утюгом.
Вонища пошла жуткая.
Полтава отнял утюг и потянул за газету. К газете прилип навсегда испорченный погон. Однако Полтава посмотрел на кусок газеты с прилипшим погоном удовлетворенно и тут же повторил операцию: наложил полиэтилен, прикрыл газетой и прогладил. Через несколько повторов у него получилось нечто похожее на торт «Наполеон», только вместо коржей и крема были полиэтилен и газеты.
Противно в руки взять.
— Чего сидишь? Лопатку неси, — встрепенул меня дедушка, — держи крепче.
Я зажал саперную лопатку двумя руками, а Полтава, в очередной раз прогладив свою вонючую стопку бумаги, стал оборачивать ее вокруг черенка. Погон оказался сверху и когда расплавленная пластмасса остыла, то погон вслед за ней принял полукруглую форму черенка. Аккуратно отрезав лезвием все ненужное Полтава получил красивый черный погон полукруглой формы. Провозившись таким макаром еще с полчаса, он получил второй полукруглый погон — зеркальную копию первого. Распустив красную тесьму, которая в обычных случаях шла на лычки, Полтава, отмерив расстояние линейкой, стал наматывать шелковую нитку вокруг погона. Промазав нижний край погона клеем ПВА, он подождал пока клей просохнет и обрезал ненужные нитки внутри полукруга. Так же тщательно выверяя расстояние, Полтава наложил и приклеил три параллельных лычки. Вышло красиво: на черном материале погона сверкали золотом три лычки, между которыми просвечивал красный шелк. По обрезу погона были впечатаны желтые буквы «СА». Сочетание черного, желтого и красного цветов удовлетворило бы вкус самого утонченного художника. Все в полку — солдаты, офицеры и прапорщики — ходили в тряпичных погонах и я уже начал отвыкать от того, что погоны должны быть настоящие: черные для связи и красные для пехоты. Поэтому я с восхищением смотрел на произведение солдатского искусства вышедшее из рук старослужащего.
С моей, между прочим, помощью. Лопатку-то я держал!
Пока я ходил на доклад к дежурному по полку, Полтава успел обмотать шелком и наклеить лычки на второй погон.
— Дай посмотреть, — попросил я.
Полтава протянул мне один погон я и стал разглядывая вертеть его в руках.
— Красиво, — похвалил я погон и Полтаву одновременно, а про себя подумал:
«Через год и я буду вот так же погоны клеить… Господи! Еще целый год!!!»
От минометчиков вернулся Каховский. В руках он держал патрон от «Утеса».
— Смотри, что минометчики придумали, — Каховский показал патрон Полтаве.
— Ты первый раз такой красивый патрон видишь? — недоуменно спросил тот.
— Да нет, — отмахнулся Каховский, — ты прикинь: если отпилить тут, а потом распилить вдоль, развернуть и отбить киянкой, то получается лист чистой латуни!
Он всунул патрон между косяком и дверью и, надавив, вытянул пулю.
— А для чего тебе латунь? — не понял Полтава.
— Как для чего? — почти возмутился от такой недогадливости Каховский, — подставку для комсомольского значка выпиливать. Я сейчас у минометчиков две выпиленных и отшлифованных подставки видел — вообще классно!