Не сложно. И уж гораздо приятнее и легче, чем с автоматом наперевес бежать в горку, отрабатывая штурм, или барахтаться на тросах, переправляясь через русло.
В один день к нам в палатку зашел комбат и приказал Полтаве захватить гранатомет и три выстрела к нему, а нам с Гулиным найти шесть ящиков из под патронов, пару саперных лопаток и моток проволоки. Не спрашивая «зачем и почему» Полтава достал из нашей оружейки единственный в батальоне РПГ-7, посмотрел в трубу на свет и сунув три длинных противотанковых гранаты в чехол, понес все это добро на комбатовский бэтээр. Мы с Гулиным вытряхнули цинки с патронами из имеющихся ящиков и, чтобы не терять зря времени в поисках проволоки, я повесил катушку с проводом себе через плечо. На катушке было намотано метров двести полевого кабеля, который вполне мог сойти вместо проволоки. Саперные лопатки мы заткнули за ремни и пошли догонять Полтаву.
На самом деле между приходом комбата в палатку второго взвода связи и нашей посадкой на командирский бэтээр произошла небольшая драма батальонного масштаба — гроза с раскатами грома и сверканием молний…
Зайдя в палатку, комбат обнаружил праздношатающийся личный состав — пока их боевые товарищи бегали и ползали по полигону и на спортгородке, батальонные связисты неприкрыто и демонстративно бездельничали. Можно было бы закрыть глаза и не заметить как балдеют от безделья разведчики или обозники, но именно в палатке второго взвода связи за перегородкой из снарядных ящиков находится штаб батальона!
Комбат начал «наводить дисциплину».
Первым, в кого уперся его взгляд, был батальонный писарь Шандура — аккуратный, исполнительный и тишайший черпак.
— Шандура, — окликнул его Баценков, — ты чем сейчас занят?
— Ничем, товарищ майор, — честно признался писарь.
Ему и в самом деле никто ничего не поручал, а то, что поручали написать или начертить раньше, он раньше же и сделал.
— Так! — комбат указал на стол, — Садись, пиши.
— Чего писать, товарищ майор? — Шандура сел за стол, взял ручку и недоуменно глядел на комбата, ожидая разъяснений.
— Пиши. С чистого листа, — подсказал комбат, — вот тут пиши: «Рапорт».
— На чье имя рапорт, товарищ майор? — уточнил дотошный писарь.
— «Командиру второго эмсэбэ майору Баценкову В.В.». Написал?
— Написал, товарищ майор.
— Пиши дальше: «Я, рядовой Шандура, часто шароёблюсь по батальону без всякого дела. Прошу озадачить».
— Товарищ майор, — встрял Гулин — это не по уставу.
Комбат недоуменно поднял брови:
— Кто это тут у нас? Это ты, что ли, Гулин, такой «уставной» стал? Давно ли сам тряпкой слезы утирал? Садись рядом с Шандурой и тоже пиши рапорт на мое имя.
Гулин перехватил у Шандуры ручку, сел рядом с ним и поднял голову на Баценкова:
— Что писать, товарищ майор?
— А так и пиши, — пояснил комбат, — «Я, рядовой Гулин, обурел. Прошу принять меры».
Комбат взял у Гулина листок с рапортом, перечитал написанное и изрек уже добрее и мягче:
— Хорошо, товарищ солдат. Рапорт мной рассмотрен. Ваша просьба будет удовлетворена.
Теперь, пока мы ехали на полигон, дед-Полтава и черпак-Гулин сидели в десантном отделении, боясь попасться комбату на глаза и усугубить ситуацию. Только я, пользуясь безусловным льготным правом духовского сословия быть глупым и безответственным, сидел на броне, свесив ноги на борт и радостно наблюдал красоты Афгана, дикие горы и затылок грозного комбата, который сидел впереди меня на краю командирского люка.
На полигоне четвертая рота занималась огневой подготовкой: пока один взвод стрелял, три остальных курили неподалеку, ожидая своей очереди. Комбат с высоты бэтээра молча посмотрел в их сторону, но ничего не сказал, позволив командирам самостоятельно воспитывать своих подчиненных. Мы проехали в самый дальний конец полигона, туда, где ржавели каркасы подбитых некогда бэтээров. Возле одного комбат приказал водителю остановиться, спрыгнул на землю и стал его осматривать с таким видом, будто впервые жизни видел списанную боевую технику.
Мы, не получив никакой команды, наблюдали за ним с бэтээра.