— Эта комната совсем другая, чем та, которую нам предложили было сначала, — промолвила эта черноглазая, черноволосая красивая девушка из Пуату. Леди Монторгейль старалась, чтобы у неё служили красивые девушки.
— Боже мой! Как мне хочется смеяться, когда я вспоминаю физиономию этого графа, когда он выглянул в дверь и увидел вас и в то же время услышал, что вы сказали про его манеры.
И она залилась весёлым смехом.
Её госпожа не отвечала ей. На её губах лежала ещё какая-то мягкая полоса, заставлявшая предполагать, что она улыбается, хотя этого на самом деле и не было.
Служанка опять засмеялась, когда вся сцена пронеслась в её памяти. Когда леди Изольда приехала утром в город, хозяин гостиницы принял её со всевозможными приветствиями, но показанная им комната ей не понравилась.
— Эта комната для меня не годится, — сказала она ему.
Рассыпавшись в извинениях, хозяин поспешил согласиться с ней. Действительно, в такой комнате женщине неприятно было жить: напротив неё была общая зала, куда постоянно приходили и откуда уходили во всякое время дня и ночи. Но все другие комнаты были уже заняты: дело было перед Пасхой, и теперь едва ли можно было найти свободную комнату в целом городе. Этажом выше было несколько прекрасных комнат, которые очень бы подходили для её чести, заявил хозяин, но час тому назад, они были уже взяты графом Галингеном, одним из самых богатых владетелей местной округи.
— Он, впрочем, обещал уступить своё помещение, если оно понадобится какому-нибудь особенно знатному лицу или знатной даме, — заметила жена хозяина.
Но это было не совсем верно, так как граф обещал уступить свои комнаты только герцогу Свейскому, прибытие которого ожидалось. Но хозяйке хотелось удержать у себя такую красивую гостью, присутствие которой, по её расчётам, должно было привлекать к ним массы посетителей.
— Он уступит, если ты пойдёшь и попросишь его, — сказала она мужу.
Тот посмотрел на неё с сожалением. Поручение было ему не по душе, но после некоторого колебания он решил последовать совету жены. Его опасения, однако, были основательны. Граф, сам по себе добрый, но грубый, как всякий житель деревни, стал ругаться и закричал, что пусть его возьмут черти, если уступит свои комнаты этой...
Напрасно хозяин пытался вразумить его.
— Убирайся, если тебе дорога твоя шкура! — заорал граф.
— Ничего, — сказала приезжая незнакомка хозяину. Она, очевидно, слышала гневные слова графа. — У него отец или дед был ещё, очевидно, мужиком. Для того чтобы получился настоящий дворянин, нужно по крайней мере четыре поколения.
Граф хвастался, что он человек практический, не склонный к глупостям, которые проделывали старинные рыцари. Прошли те времена, когда за улыбку дам отдавались целые состояния. В нём, как и в каждом члене его рода, глубоко сидела фамильная гордость, но теперь она наткнулась на какую-то новую силу. С минуту он смотрел вниз с самым глупым выражением лица, потом быстро спустился вниз и произнёс:
— Боюсь, что произошло некоторое недоразумение. Мне не сказали, для кого нужны эти комнаты. Другой раз разевай рот, как следует, осёл, — сердито обратился он к хозяину. — Я, разумеется, с удовольствием уступлю свои комнаты. Беги скорее и прибери комнаты, болван.
Хозяин, посмеиваясь про себя, бросился исполнять приказание, а граф приблизился к леди Изольде и сказал:
— Если б я знал, что столь знатная и прекрасная дама...
— Дама всегда дама, независимо от того, прекрасна она или дурна, — отрезала леди Изольда.
От комнат она отказалась и заняла их только после продолжительных просьб хозяина и самого графа, который казался безутешным.
— Хотела бы я знать, как теперь чувствует себя наш граф, — начала опять служанка. — О нём ни слуху, ни Духу.
Её госпожа опять не ответила ничего.
Девушка молчала несколько минут, потом, предполагая, что её госпожа устала, спросила:
— Не прикажете ли приготовить покушать?
Дамы того времени очень любили выпить перед обедом чашку горячего молока с мёдом.
Но леди Изольда, по-видимому, не была голодна.
— Нет, спасибо, Жуазель, — сказала она и снова погрузилась в молчание.
Секретарь явился к ней вооружённым с головы до ног и тем не менее бессознательно подчинился её очарованию. Решившись ничего не рассказывать ей, он, однако, через минуту рассказал ей обо всём. Впрочем, с его стороны было бы и неучтиво оставить её любопытство неудовлетворённым. Сердито предоставив ей делать из его рассказа выводы, какие она знает, он сказал: