на больничной койке в чужой стране, с изможденным телом и разбитым разумом.
И меня там не было, чтобы поддержать его.
Теперь, когда Эрик Ландерс вез нас из аэропорта, вопиющим образом нарушая скоростной режим, моё сердце сжималось в груди. Не имело значения, сколько часов я просидела у постели Шона за эти три долгих месяца его беспамятства. Всё, что я знала – и всё, что он будет знать – это то, что меня не было рядом в тот момент, когда он больше всего нуждался во мне.
Меня охватило безверное смятение, меня пронизывали до костей чувство вины и страха, что, если я не окажусь первым, кого он увидит, открыв глаза, память о том, что у нас было, каким-то образом растает.
И меня не было рядом, чтобы закрепить это в его сознании.
«А много ли он помнит?» — спросил я. Стоявший рядом со мной Ландерс на мгновение отвёл взгляд от дороги.
«В основном, какие-то мелочи. Он думал, что вроде как помнит меня». Он усмехнулся. «Думал, мы вместе служили в Косово».
Я сглотнул. «А Паркер? Он его помнил?»
А я? Он меня помнит?
Взгляд Лэндерса метнулся к своему боссу, сидевшему на заднем сиденье, словно его попросили рассказать байки. «Ну, на этот счёт он ответил более туманно».
«Они стараются не давить на него, чтобы он ничего не помнил, Чарли».
Паркер мягко сказал: «Похоже, сильнее всего пострадал последний год или около того – самый большой пробел. Врачи считают, что его долгосрочные воспоминания стали яснее».
Я повернулся на сиденье и обменялся с ним коротким взглядом. Он... «Я помню тебя» , — гласили глаза Паркера. Я цеплялась за это невысказанное обещание.
Лэндерс высадил нас у главного входа, и я, перепрыгивая через три ступеньки, помчался галопом по знакомым коридорам с Паркером рядом.
Когда я резко остановился перед дверью в палату Шона, на моем пути появилась фигура его медсестры Нэнси.
«Чарли!» — сказала она, и лицо ее выразило тревогу. «Я…»
Но я не стал ждать, а юркнул ей за плечо, прежде чем она успела сообщить мне последние новости.
Впервые, когда я вошёл в комнату, Шон полусидел на кровати, глаза были открыты и почти ясны. Он повернулся и посмотрел на нас, медленно и отрывисто, как будто…
Если бы его шея едва выдерживала вес его головы. Я упивался его видом, жадным и жадным.
Всю дорогу из Небраски я молилась, чтобы по прибытии не оказалось, что всё это ошибка, ложная тревога. Мне мерещилось, как я вхожу и вижу его лежащим, как обычно, с нелепо длинными ресницами, обрамляющими щёки, и неподвижным, безжизненным телом.
Вместо этого он был там, дрожащий, ослабевший, но… там . И он вернётся. Мы оба вернёмся. Я почувствовала, как мои глаза наполнились слезами.
Глаза Шона были очень тёмными, зрачки огромными, словно он всё ещё не привык к свету. Он скользнул взглядом по Паркеру, стоявшему у моего локтя, без намёка на узнавание, затем неуклюже остановился на мне и замер.
Я сделал шаг вперед, едва осознавая, что Нэнси вошла следом за нами и нежно, удерживая меня, положила руку мне на плечо.
«Чарли?» — спросил Шон хриплым, хриплым и недоверчивым голосом.
Я застенчиво улыбнулась ему. «Привет, Шон».
Он замер, услышав мой голос. На его лице отразилась смесь бешеных эмоций, сменявшаяся хмурым выражением. «Какого хрена она здесь делает?»
«Это какая-то шутка?» — спросил он. Его грудь тяжело вздымалась от дыхания, и ему приходилось сглатывать между предложениями, словно речь всё ещё была трудной после долгого молчания. И в то же время я заметил, что его акцент стал более выраженным, чем в последний раз, когда он говорил. Теперь он был больше похож на тот, каким был раньше. Когда я только познакомился с ним.
Когда-то …
«Шон...» Нэнси подошла к его постели и попыталась успокоить его.
«Уберите Фокскрофт отсюда. Я не хочу её видеть». Он пронзил медсестру яростным взглядом, с таким усилием собирая энергию, что тот задрожал. Он набросился на меня с такой яростью, что я вздрогнул.
«Как ты мог подумать, что я захочу увидеть тебя снова, после того, что ты сделал?»
ЭПИЛОГ
«Дело не в том, что он тебя не помнит, Чарли, — сказала Нэнси. — Просто он, кажется, помнит тебя как… кого-то другого».
«Нет, не знает», — тупо ответил я. «В этом-то и проблема».
Мы сидели на небольшом посту медсестёр в конце коридора, дальше всего от палаты Шона. Не знаю, было ли это для меня или для него.
Нэнси сидела за своим столом, повернувшись ко мне. Места было так мало, что наши колени почти соприкасались. Она сидела, сгорбившись, в своей униформе, положив руки на бёдра, с болью в глазах. Паркер стоял, прислонившись к дверному проёму, с опущенным лицом.