«Правда?» — спросил Паркер. «И всё же мистер Айзенберг, похоже, так дорожит своей… репутацией».
«Мы с мужем пришли к взаимопониманию», — сказала она, с наглым одобрением окинув взглядом худощавую фигуру Паркера в костюме. «Он не вмешивается в мою жизнь, а я — в его». Она обошла стол, подошла к нему, хищно провела пальцем под лацкан и хрипло пробормотала: «Возможно, мы могли бы обсудить это, скажем, за ужином».
«Миссис Айзенберг, — непринужденно произнес Паркер, стоя на своем, — сейчас, похоже, именно вы не слишком заботитесь об интересах своего сына».
Когда она испуганно посмотрела на меня, я наклонился и любезно сказал: «Он имеет в виду, что если ты будешь продолжать в том же духе, он прикажет тебе и твоему мужу убираться подальше, а выкуп ты можешь отнести сама».
Она бросила на меня злобный взгляд, ее лицо исказилось отталкивающим образом, но она отдернула руку и отвернулась.
Лицо Паркера оставалось бесстрастным, но я видела в его глазах откровенное веселье. Он позволил ей сделать три-четыре обиженных шага к двери.
«Когда вы сказали, что ваш муж будет поощрять попытки шантажа вашего сына, вы сделали это потому, что он всегда так делал в прошлом?» — спросил он, холодно и объективно. «Поэтому он сначала так легкомысленно отнёсся к этому похищению?»
Вопросы заставили её замереть. Она медленно повернулась. «Да», — сказала она.
«У Торкиля щедрое карманное пособие, но вы же знаете, какие сейчас дети.
«Он всегда хотел большего».
Я думал о роскошной и экстравагантной вечеринке по случаю дня рождения, о Bentley, об использовании семейной яхты и бизнес-джета и задавался вопросом, что же может быть «большего»
было там, и его можно было получить.
«Значит, вы позволили ему вас шантажировать, — медленно проговорил я. — А когда его охрана сообщила, что его похитили, вы решили, что это вариация на ту же тему».
«Я знаю, это выглядит плохо». Впервые она слегка замялась. «Мы не можем позволить, чтобы СМИ узнали об этой истории», — добавила она, развеяв все мои надежды на то, что это может быть признаком пробуждающегося материнского инстинкта.
«Мы не имеем привычки раскрывать подробности личной жизни наших клиентов»,
Паркер холодно произнесла: «Я думаю, что это оскорбило ее больше, чем сам пас».
на него. «Если они не занимаются незаконной деятельностью, мы будем защищать их всеми доступными нам способами».
Она замолчала и изменила позу. «Могу ли я быть с вами совершенно откровенной, мистер Армстронг?»
Сомневаюсь, что она знает, как это сделать . Я не произнесла эти слова вслух, но, судя по выражению лица Паркера, мне и не пришлось этого делать.
Он вежливо склонил голову. «Конечно».
Она вздохнула, откинула волосы назад и прямо сказала: «Я не уверена, что мой муж приложит все усилия, чтобы обеспечить благополучное возвращение моего сына. Я хочу быть в курсе ситуации, чтобы иметь возможность… вмешаться, если возникнет такая необходимость. Верите вы мне или нет, я искренне беспокоюсь за интересы своего сына. Как я уже сказала, я не уверена, что Брэндон разделяет мои чувства».
«Он сказал, что ненавидит поддаваться угрозам. Это всё?» — спросил Паркер, опираясь бедром на угол стола и скрещивая руки на груди. «Или у него финансовые проблемы?»
Она рассмеялась. «О нет, мистер Армстронг. Его единственная проблема в том, что он действительно не хочет отдавать его кучке мошенников. Не за…»
Она внезапно оборвала себя. Честность, похоже, не простиралась слишком далеко. Морщины вокруг её рта стали глубже, когда она нахмурилась.
«Не за что?» — спросил Паркер. Он вздохнул. «Миссис Айзенберг, вы просите моего агента рискнуть жизнью, чтобы передать вам этот выкуп. Я готов позволить ей это сделать, но только если вы будете с нами откровенны», — сказал он мягким, убедительным голосом. «Если вам известно что-то, что влияет на то, насколько далеко ваш муж — или вы — готовы зайти ради безопасности сына, нам нужно это знать, и нам нужно знать это прямо сейчас».
Она высокомерно и дерзко подняла подбородок. «Торкиль — не сын моего мужа», — сказала она. «Он хотел наследника, но не мог дать мне ребёнка, поэтому я сделала...
… альтернативные решения». Она в ярости ждала нашего осуждения.
Когда мы промолчали, она продолжила ясно и с горечью: «И зная, что его гены не сохранятся, он заказал это проклятое ожерелье, чтобы обрести бессмертие – „Радугу Айзенберга“». Её губы скривились в презрительной усмешке при этом названии. «Скажем так, если бы ему пришлось выбирать между ним и Торкилем, Брэндон не расстроился бы, если бы драгоценности достались ему».