* * *
- Э, мужик, - крикнул бычешеий детина, высунувшись из синего "Форда". - Где тут пятый подъезд? Валдаев указал рукой:
- Вон:
- Чего как неживой? - гаркнул детина. - Что-то рожа у тебя знакомая.
Валдаев знал, что лучше не препираться, поэтому ничего не говоря пошел дальше.
- Крыс, он с нами даже говорить не хочет.
- Да пшел он, - сказал второй, с чубом.
- Может, навалять? - лениво осведомился бычешеий.
- Да пшел он.
Машина тронулась и подъехала к подъезду.
- У, оглоеды, - плюнула им вслед старушка. Машина притормозила.
- Крыс, может, приголубить старую по чайнику? - во всю глотку крикнул бычешеий.
- Да пшла она. Машина поехала дальше.
- Смотри, рожи отъели, - покачала головой старушка. - Глянь на них.
- А кто это? - спросил Валдаев.
- Да ходять тут. Квартиры скупают.
- И что, продают им?
- А вон из четвертого подъезда Семеныч согласился. Пьянь. Тьфу.
Именно это хулиганье обрызгало Валдаева из-под колес, когда он в расстроенных чувствах возвращался от Эллы. Еще тогда обещали намылить шею. Похоже, это у них принятый стиль общения с незнакомыми людьми... Значит, приватизируют квартиры. Да, алкашу из четвертого подъезда крупно не повезло. Через бутылку мир видится иным, не всегда четко. А в наше время нужно успевать уворачиваться от ударов и меньше гулять по минным полям, которых слишком много в нынешней жизни. Иначе быстро в ящик сыграешь.
Валдаев вздохнул и ступил на тропинку, ведущую кратчайшим путем к автобусной остановке. Черт с ними, с подонками. Надо сейчас обо всем забыть, от всего отвлечься. Сейчас у него свидание с прекрасной дамой. А он бледный и взъерошенный, внутри все вибрирует от какой-то дурацкой перебранки. Надо взять себя в руки... Правда, выполнить подобное благое пожелание, как-то взять самого себя в собственные руки, ему удавалось крайне редко...
На Чистых прудах он появился за десять минут до назначенного времени и ждал Эллу, прохаживаясь перед остановкой со смешанным чувством угрюмой тревоги и томного ожидания. Он купил роскошную розу. Розы ему всегда нравились больше других цветов, хотя они не стоят долго в пазе, быстро вянут. Цветы и не должны долго стоять. Букет, который мучительно увядает, вызывает только сожаление.
Пять часов. Пять минут шестого. Десять минут. Неужели не придет?
Она появилась в пятнадцать минут шестого.
- Извини, задержалась, - с этими словами она крепко взяла его под локоть.
- Ничего, бывает.
- Вообще женщина должна задерживаться. Тогда ее появление воспринимается как награда. Правильно?
- Может быть.
- Ты уже начинаешь отчаиваться, собираешься со злостью выбросить букет в урну. И тут неземной запах духов шуршание легкой ткани, отблеск желтых фонарей на дорогих мехах спадающего с плеч манто. И появляется она единственная. И все озаряется неземным светом. Так?
- Звучит не слишком убедительно, но красиво, - улыбнулся Валдаев, протягивая ей розу. - "Я послал тебе черную розу в бокале золотого как небо аи", - процитировал он Блока.
- Пошли, - она взяла розу. - Здесь недалеко. Можно не спешить.
Они неторопливо направились вперед. Углубились в переулки.
- Этот художник- Роман Спилка - талант. И полный псих. Его работы идут на Западе, да и у нас, за хорошие деньги. Он же продает их, только когда совсем припирает.
- Это же непрофессионально. Художник должен продавать картины.
- Спилка считает, что картины - зеркало его души. Продавать их - все равно что дробить и продавать по частям душу.
-Странно.
- Он - псих. Но псих интересный. Я его люблю... Ну чего ты напрягся? Не так... Мне вообще кажется, что он не способен любить телесно.
Она прижалась покрепче к Валдаеву. И в этом ее движении было обещание большего.
Галерея располагалась в подвале старого кирпичного дома. Пришлось спускаться туда по крутым ступеням. Валдаев ожидал увидеть влажные стены и сочащуюся из труб воду. Но увидел обычную небольшую галерею с белыми стенами, яркими лампами, шуршащими кондиционерами.
В предбаннике похожая на учительницу гимназии сухощавая дама в белоснежной блузке с красным бантом поздоровалась с Эллой как со старой знакомой и занесла их имена в список, но Валдаев не стал представляться журналистом.
Они прошли в большой зал. Там толпилось несколько человек. В углу стояли два столика, на которых возвышались артиллерийскими снарядами в ряд выставленные бутылки с шампанским. Между ними приютились блюда с бутербродами и пирожными.
Валдаеву приходилось бывать на подобных интеллигентских тусовках. Публика везде была схожая - запущенные бородачи в длинных, по колена свитерах; безвкусно и с придурью одетые девахи; истомленные искусствами и тонкими переживаниями дамы в длинных платьях; гладкие мужчины в серых костюмах и с торчащими из карманов пластмассовыми черными коробочками сотовых телефонов.
Валдаев не любил такие сборища. Его тяготила необходимость вести умные разговоры, острить, молоть какую-то чушь, демонстрировать свою значимость.
Многоголосица стояла, как в улье. И, как обычно бывает, за сложными словесными умствованиями и деловыми беседами все больше взоров косило в сторону накрытых столов. Впрочем, внимание Валдаева тоже сперва сосредоточилось на этих столах, потом на публике. Ну и в последнюю очередь на вызывающе ярких больших полотнах, из-за которых и был этот сыр-бор.
Валдаев не любил авангард, абстракционизм, кубизм, да и вообще был не большим ценителем живописи. Если бы не Элла, он никогда бы не попал на подобное мероприятие. Он присмотрелся к ближайшей картине и на миг застыл. Он будто получил небольшой электрический разряд. То, что он увидел, точно попало в резонанс с его внутренним состоянием. С разобранностью и разболтанностью чувств, владевшиx им в последние дни.
На холсте был достаточно мастерски изображен человек с Распадающейся на части головой. Голова раскалывалась на острые осколки, и в полированной грани каждого отражались отблески различных реальностей. Казни, бичевания, катастрофы. Картина была переполнена страхом и растерянностью.
- Ну, действует? - усмехнулась Элла, от которой не укрылись чувства ее провожатого.
- В некоторой мере, - вынужден был согласиться Валдаев.
- Не на тебя одного... Это полотно для интравертов. Тех, кто предпочитает смотреть внутрь себя.
- И что, внутри нас живут одни кошмары?
- Спроси у автора.
Художник Роман Спилка, вопреки ожиданиям Валдаева, оказался вовсе не одним из бородачей в свитерах. Он был одет в строгий, отлично выглаженный костюм. Рубашка идеально белая. Галстук немного яркий, но гармонировал с костюмом. На вид ему было лет сорок пять. Он являлся обладателем легкомысленных гусарских усов и внешне походил на оставшегося безработным после последнего кризиса банковского служащего, а не на художника. Лицо изможденное. Взор немного затравленный. В глазах читался скрытый глубоко вызов.
- Спасибо за визит, Элла, - сухо произнес он.
- Роман, я же твоя поклонница... Кстати, это Валерий. Валдаев пожал сухую и крепкую руку художника.
- Вам нравится? - спросил Спилка. - Впрочем, не отвечайте. Это не имеет никакого значения.
- Тебя не интересует мнение публики? - осведомилась Элла.
- Почему оно должно интересовать меня? В картинах часть моего Я. Мое Я не обязано нравиться. Так же как и ваше. Достаточно, что они существуют. Вы не согласны? - Он вперился недоброжелательным взором в Валдаева, и тот вдруг пожалел, что пришел сюда.
Журналист раздумывал, что ответить. Пауза затягивалась. Элла насмешливо наблюдала за ними обоими. И тут послышался густой бас:
- Роман Викторович, так ты распугаешь всех гостей. К ним подошел высокий, плотный мужчина лет пятидесяти в ладном костюме. У него была острая, клинышком, старомодная бородка. В руке он сжимал тяжелую черную трость. Бог ты мой, Валдаев давным-давно не видел людей с тростями. Похоже, этот человек являлся большим оригиналом.
Элла обернулась к нему и поцеловала в щеку. Валдаев ощутил острый укол ревности. Устыдился его, но поделать с собой ничего не мог. Ревность - чувство, живущее отдельно от человека. Она как бы и не подчиняется ему, и плевать ей на разумные доводы.