– Дело не в этом, я вполне вам доверяю, но… Не могли бы мы, скажем, остановиться на трех тысячах? – Трауберг часто заморгал.
– Не хотелось бы вас разочаровывать, но на трех тысячах мы не поладим, – отчеканила Валандра.
«Господи, надо же быть таким упертым!»
– Ладно, – неожиданно согласившись, махнул рукой Трауберг. – Пять так пять!
– И накладные расходы, – напомнила Вершинина.
– Само собой, – снова проявил сговорчивость Трауберг.
– Хорошо, тогда приступим.
Покончив с внутренней борьбой, Трауберг как-то просветлел и преобразился. Он даже повеселел. Его лицо, которое минуту назад сводило точно судорогой, разгладилось и порозовело.
– Ваша дочь жила с вами?
Трауберг опять закашлялся.
– Нет, у нее была своя квартира, в ней-то как раз… – он замолчал и опять принялся за прочистку горла.
– Понятно, – протянула нахмурившемуся Траубергу руку помощи Валандра. – Вы часто виделись с Маргаритой?
– Я живу с другой семьей уже двадцать лет. С матерью Маргариты я разошелся, когда ей было четырнадцать лет.
– Значит, ей было тридцать четыре?
– Да, седьмого апреля исполнилось. – Трауберг опять погрустнел. – Она умерла…
– Я знаю, – не поняла Валандра, кого Лев Земович имеет в виду.
– Я говорю о Кларе, матери Маргариты. – пояснил он. – Я, конечно, помогал им, но с Маргаритой мы виделись не часто… – Трауберг опять захрипел и потянулся за стаканом с водой.
– Может, кофе?
– Спасибо, не откажусь, – гость осушил стакан.
Вершинина подняла трубку с рычага одного из трех стоящих перед ней телефонных аппаратов и набрала трехзначный номер.
– Валера, – сказала она в трубку, – зайди, пожалуйста, на минутку.
Валандра нажала на рычаг и, продолжая прерванный разговор, обратилась к посетителю:
– Лев Земович, вы сказали, что давно живете с другой семьей. Кроме Маргариты дети у вас еще есть?
– Сын, Марк. Он учится в университете, мечтает уехать в Америку. – Трауберг невесело усмехнулся.
– А вы что же, против? – полюбопытствовала Вершинина.
– Конечно! Если ты еврей и у тебя есть возможность вернуться на историческую родину, то негоже предпочитать ей страну ушлых и малокультурных янки. Или оставайся на земле, которая тебя взрастила, или – возвращайся на родину! – торжественно произнес Трауберг. Его глаза горели одновременно праведным негодованием и гордостью за свой маленький, но избранный народ.
«Кредо так кредо!» – иронично заметила про себя Валандра.
На пороге кабинета возник Толкушкин.
– Валентина Андреевна… – раскрыл он было рот.
– Валера, организуй-ка нам со Львом Земовичем кофе.
– В один миг! – бодро отозвался Валера и, включив электрочайник, отправился мыть чашки.
– А где работала Маргарита?
– Преподавала историю в лицее, знаете, тот, новый, на Мальцева.
– Да, да, шикарное здание. А она поддерживала отношения с братом?
– Виделись они не часто, да я, откровенно говоря, не поощрял даже их эпизодических встреч. Сами понимаете, – Трауберг натолкнулся на полный недоумения взор Валандры, – взаимные претензии, зависть, размолвки…
– Со стороны Маргариты, это понятно, но Марку-то что было завидовать, ведь вы жили с ним?
– Я помогал Маргарите, я имею в виду материально… Вы же знаете, как эгоистичны дети, привыкшие к привилегированному положению в семье. Я говорю о тех, у кого нет ни брата, ни сестры, – пояснил Трауберг.
– То есть вы хотите сказать, что Марк – именно такой ребенок? Но ведь он знал о существовании сестры.
– Тем более, – оживился Трауберг, видно, не желая упустить случая поговорить на жизненно важную для него тему. – Маргарита – моя первая дочь, и Марк, привыкший к повышенному вниманию, мне кажется, неуютно себя чувствовал, когда речь заходила о его сестре.
Вошел Толкушкин. Вода уже закипела. Он высыпал содержимое двух пакетиков «три в одном» в чашки и залил кипятком.
– Спасибо, Валера, – поблагодарила его Валандра, когда он поставил чашки на стол.
– Это все? – Толкушкин вопросительно посмотрел на свою начальницу.
– Да, можешь идти.
Толкушкин направился к двери.
– Вы хотите сказать, что Маргарита теоретически и практически была как бы лишена дочерних и сестринских прав, но в сознании брата пребывала как постоянный намек, упрек в свой собственный адрес и даже как скрытая угроза? Именно поэтому вы не поощряли их отношений? – снова обратилась Валандра ко Льву Земовичу.
– Да. Мне кажется, что у Марка всегда было какое-то чувство вины, от которого он хотел избавиться. – Трауберг беспокойно заморгал, – хотя, может, я преувеличиваю…
– Значит, вы говорите, что Марк практически не общался с Маргаритой?
– Можно сказать, что так. – Трауберг потупился. – Я считал, что так будет лучше для них обоих. Меньше раздражения, меньше обид…
– А с кем общалась Маргарита на работе? Может, вы знаете каких-нибудь ее подруг, друзей, знакомых? – Вершинина сделала осторожный глоток кофе.
– Точно я вам сказать не могу. Наверное, с учителями общалась, с коллегами… У меня ведь с дочерью не было особо теплых, доверительных отношений, хотя она была мне дорога. – Трауберг закашлялся.
– Может, она все-таки говорила вам о каких-то конкретных людях?
– Знаю, что она была дружна с преподавателем математики – Людмилой. Отчество ее мне не известно… Та при мне несколько раз звонила Маргарите домой…
– А еще? Дворовые друзья, подруги…
– Да нет. В детстве, может быть, такие и были. Вообще-то Марго была довольно скрытной, вечно, как ее мать мне говорила, копалась в себе. В подростковом возрасте, а наш развод с Кларой пришелся как раз на этот трудный и ответственный период. Маргарита не была неуемной и раздражительной, как другие дети. Она ни в чем нам не противоречила, да и к разводу отнеслась на удивление спокойно. Хотя мы с Кларой насчет этого не обольщались.