Будильник прозвенел спасительной трелью. Она обрадовалась обычно неприятному звуку, оборвавшему ночной кошмар. Радость оказалась короткой. Начался кошмар утренний. Очередной. Обычный. Она снова проснулась в совершенно незнакомом месте.
05 августа, 07:26, станция Каннельярви
Он не собирался убивать этих двоих — но так уж оно получилось...
Человек одет во все черное — черные джинсы с черными кроссовками, черная куртка-ветровка — утро сегодня прохладное. Вокруг — местный центр досуга и развлечений. Обломки вросших в землю свай и несколько чурбаков заменяют по вечерам мебель в этом клубе по интересам. До круглосуточного магазина — полторы сотни шагов, весьма удобно. Невысокие, но густые кусты скрывают от взгляда следы культурного и не очень досуга, обильно покрывшие траву: пустые бутылки и банки, объедки, окурки, раздавленные одноразовые стаканы, засохшую блевотину...
Теперь кусты скрывают и кое-что еще: два трупа.
Два свежих трупа.
Судя по виду — типичные завсегдатаи сего райского уголка. Но почему так рано? Гулеванили всю ночь, оставшись в вертикальном положении последними из многих? Или — разгневанные супружницы не допустили на законные брачные ложа и праздник продолжился поневоле? Стесненный в финансах праздник — иначе не пришла бы в голову неудачная идея поправить материальное положение за счет человека в черном.
Абсолютно неудачная идея. И самая последняя.
Но он не собирался убивать этих двоих — так уж оно получилось.
Не жалел о сделанном — в его представлении у ног лежала мразь, не заслужившая право на жизнь, — но и не собирался. Мрази вокруг слишком много, а жизнь слишком коротка.
Тревожил отнюдь не сам факт убийства. Однако все чаще происходило то, чего он не планировал — а то, что планировал, шло наперекосяк и завершалось странно. Неясным оставалось одно — изменилась ли окружающая действительность, или мозг помалу начинал неадекватно на нее реагировать?
Раньше человек в черном был уверен, что уж этот-то орган откажет ему последним. Сейчас — сомневался и тревожился.
Он покинул клуб по интересам и отправился к своей стоящей поодаль машине — поиск предстоял долгий, стоило поспешить. Человек не сделал даже малейшей попытки прибрать трупы или еще каким-либо способом скрыть следы произошедшего.
Пусть себе лежат...
Резаных, колотых, стреляных ран нет — сначала стражи закона отработают версию с естественной смертью — если таковой можно считать кончину от паленой водки или другого суррогата. А после вскрытия начнут копать в сторону междусобойных рукопашных разборок... Или вообще не будут ничего копать, кроме двух могилок. Без всяких вскрытий, семким вердиктом: сердечная недостаточность. Реальная возможность: лето, глубинка, кто не в отпусках — с работы бегом на огороды, кому охота играть на жаре в холмсов-ватсонов из-за пары дохлых маргиналов...
Человек в черном был оптимистом.
05 августа, 07:28, Пятиозерье, ДОЛ «Варяг»
Белая, чуть неровная поверхность — нависает, грозит рухнуть и раздавить. Снизу — что-то другое, тоже белое, обманчиво мягкое, бугрящееся. Сейчас схлопнется с тем, сверхним чем-то, — и все, конец.
Спокойно, сказала себе она.
Без паники.
Потолок. Это называется потолок. А снизу — кровать. Все в порядке...
Да, все в порядке — за исключением того, что и кровать, и потолок она видела в первый раз.
Она приподнялась, повела взглядом вокруг. Чужие и чуждые предметы неохотно докладывали о себе: стол, стул, тумбочка, шкаф. Комната. Это моя комната, подумала она с каким-то бессмысленным ожесточением. Подумала, подспудно уверенная в обратном.
Встала, подошла к зеркалу. Долго всматривалась в отражение. Лицо казалось симпатичным, но незнакомым.
— Это я, — сказала она с нажимом. Слова прозвучали гулко и странно.
«Кто — ты?» — ехидно поинтересовался внутренний голос. Она беспомощно отвернулась от зеркала, огляделась. Ответа не было.
Белый лист на столе. Крупные черные значки видны издалека.
Она подошла, взяла лист в руки. Бессмысленные закорючки долго не хотели складываться в слова. Но сложились.
Это оказался спасательный круг, брошенный ей из совсем другой жизни, совсем другим человеком, чье место она почему-то заняла...
МЕНЯ ЗОВУТ СВЕТА. СВЕТЛАНА ИГОРЕВНА ПОЛЛАК. Я РАБОТАЮ ЗДЕСЬ, В ЛАГЕРЕ «ВАРЯГ», БИБЛИОТЕКАРЕМ.
— Меня зовут Света, — дочитав, покорно повторила она.
Очередной утренний кошмар медленно рассеивался.
05 августа, 07:43, Пятиозерье, ДОЛ «Варяг»
Света выскользнула из своей маленькой комнаты с отдельным входом. Постояла, вдыхая утреннюю прохладу. Проверила шнуровку кроссовок, поправила гетры и побежала по плавно поднимающейся в гору дорожке — мимо площадки для лагерных линеек, к пятому и шестому корпусам и БАМу.
Пробегая рядом с безмолвным, спящим последним, самым сладким, сном БАМом (так прозвали стоящее на отшибе здание для вожатых и воспитателей), Света привычно оглянулась — никого; чуть сбавила скорость, через полсотни шагов снова оглянулась, пожала плечами и продолжила бег в среднем темпе, бодро приближаясь к вершине холма...
Лишь за верхними воротами лагеря (точнее, задними — никогда не запираемыми, выводящими на слабо накатанную лесную дорогу) ее догнал знакомый дребезжащий звук. Спустя минуту появился его источник — Доктор Пробиркин верхом на старом, видавшем всевозможные виды велосипеде.
— Доброе утро! Извиняюсь за задержку — колесо спустило, накачивал, — приветствовал Свету запыхавшийся Доктор, форсированный подъем на холм дался ему нелегко.
— Привет! — коротко, чтобы не сбить дыхание, ответила Света.
Две недели назад она выдвинула — сама перед собой — очередную версию: странные приступы утреннего беспамятства происходят от недостатка движения во время рабочего дня — и постановила возобновить утренние пробежки, заброшенные в последние два-три года.
Пробиркин (по мнению Светиных подруг, тайно и безнадежно в нее влюбленный) заявил, что опасно удаляться в одиночку далеко от лагеря — в самое безлюдное время и по самому глухому проселку. И вызвался сопровождать Свету. Но в первое же утро позорно отстал, едва преодолев треть маршрута, и был поднят на смех Ленкой Астраханцевой, узнавшей о провале его телохранительной миссии.
Фиаско и последовавшие подколки не смутили Доктора. Он часто становился объектом беззлобных шуточек, но никогда на них не обижался. Вспомнив, что живет в век высоких технологий, а не грубой физической силы, Пробиркин призвал на помощь технику. С тех пор он сопровождал Свету на ветхом, одолженном у завхоза велосипеде.
...Они молча закончили подъем.
Вид с вершины открылся замечательный: был отлично виден песчаный шрам речного русла и два ближайших озеpa, — третье вдалеке пробивалось сквозь сомкнувшиеся деревья осколками кем-то разбитого зеркала.
Здания «Варяга», притаившиеся внизу, выглядывали из-под сосен — еще безмолвные, не проснувшиеся. Ни одного человека на густой паутине соединяющих их дорожек — серых асфальтовых и коричневых грунтовых, протоптанных многими поколениями пионеров, предпочитавших по юности лет ходить прямыми и кратчайшими путями...
Дальше, километрах в трех, на берегу Большого озера виднелись длинные низкие корпуса спортивного лагеря. А еще дальше, уже плохо различимая сквозь утренний, рассеивающийся туман — база отдыха судостроительного завода.
В западном же направлении, как утверждали некоторые знатоки этих мест, у самого горизонта можно было разглядеть белую полосу прибоя на заливе. Знатоки врали, — расстояние и рельеф местности ничего подобного не позволяли, — но небо на западе точно выглядело чуть иным, словно отражало серые, неторопливо катящиеся волны.
Света и Пробиркин немного постояли, выравнивая дыхание после подъема. И побежали-покатили дальше, по лесу, который в отличие от лагеря давно проснулся и жил своей малозаметной жизнью, — она впереди, он чуть сзади, старательно объезжая камни, валяющиеся сучья и торчащие из неухоженной дороги корни...