— Нет, не ссорились. Представляете, никогда не ссорились мы с ним, даже когда ушёл в тот раз. Ушёл-то он, а глубоко виноватой себя чувствовала я.
— Забудь, Марина, отпусти обиду.
— Нет обиды. Понимаете — нет. Есть факт. А факт — вещь неумолимая. Я посплю, хорошо?
— Конечно, детка. Можешь на меня положиться.
Марина закрылась в спальне. Думалось о многом. Как так человек может? Неужели предать — как раз плюнуть? Она просто не понимала.
И эта женщина в кабинете Антона не укладывалась в её сознании… Марине вообще как-то не приходило в голову, что у него могла быть женщина. Хотя она сама встречалась же с Колей. Не любила никогда, но спала с ним. Наверно, так чувствовала себя живой. С одной стороны, никаких обязательств. А с другой, Коля был в её жизни в качестве средства от одиночества. Да, очень точное и правильное определение — средство от одиночества.
Марина открыла шкаф и долго смотрела на полки с одеждой Антона. Всё так аккуратно сложено. Сегодня на полках лежат его вещи, а завтра? Скорей всего, завтра они останутся пустыми…
Расстелила свою половину кровати и легла. Как жить дальше? Мать в таком состоянии проживёт ещё долго, всё больше и больше погружаясь в безумие. И ребёнок, который будет. С Антоном или без, но будет. Это её шанс, последний шанс.
Но кто бы знал, как страшно. Ей уже тридцать, за плечами столько горя, и зачат малыш под воздействием лекарств. Всё против этой крохотной жизни, а она уже есть. Значит, пусть живёт.
Стало так жалко себя, просто до слёз. Пока ревела, устала и уплыла в сон. Проснулась от дикого чувства страха. За окном темно, внизу горят фонари, небо затянуто тучами, ни звёзд, ни луны и чувство тревоги невероятное.
Глянула на время — двадцать два двадцать.
И тихо так, во всей квартире тихо. Только шёпот с плачем. Но голос вовсе не матери, и не шепчет она никогда — кричит, ругается, но не шепчет. Марина долго вслушивалась, и решила, что всё-таки мать.
Прошла к ней в комнату: та спала, видимо, под действием лекарств. Из гостиной доносился храп тёти Вали.
Антона дома не было…
Сбывались её худшие ожидания.
Набрала его номер.
Компьютерный голос сообщил, что абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети. Попросил перезвонить позже.
Почему-то подумалось, что Антон с той женщиной, и телефон отключил, чтобы Марина его не доставала.
Подождала ещё минут двадцать и снова попыталась вызвать, но нет, результат тот же. И снова шорох, и голос тихий такой. Слов не разобрать, хотя голос где-то рядом. Решила, что с балкона слышно, дверь-то открытой оставила. Выглянула вниз — тихо и темно, фонари, правда, горят, но их свет досюда, до пятнадцатого этажа, не достаёт.
После третьей попытки дозвониться Марина разревелась и швырнула смартфон в открытое окно.
Опять вспомнилось всё то, что было после рождения сына. А ведь его так ждали. Оба ждали, кроватку купили, коляску, игрушки…
В ушах стоял голос Антона.
— Марина, он урод, понимаешь? Ненормальный ребёнок. Он не реагирует на голос, хотя, врачи считают, что он слышит, у него тянет все конечности, он никогда не будет ходить. У него неправильно сформированы голосовые связки, он не сможет говорить. Ты меня слышишь?
— Он мой сын. Наш сын, как ты не понимаешь?
— Я понимаю! Только в отличие от тебя, я понимаю его перспективы и наши перспективы с ним. У нас ещё будут дети. Марина, не губи «нас».
Он говорил это изо дня в день, ну, может, с некоторыми вариациями. А потом настал день, когда Антон сказал, что больше не может. Что вымотан и морально, и физически, и что посвятить свою жизнь этому чудовищу (так он назвал сына), он не в силах. И ушёл, сказав напоследок Марине, что к ней его чувства не изменились.
В голову пришла песня:
«Я так молила: «Позови!», но ты молчал.
Я так молила: «Удержи!» — не удержал…»
Вот ни разу не та песня. Марина прекратила её напевать, но она всё равно звучала из окна и ещё каким-то слабеньким хрипловатым голосом.
Нет, это вовсе не глюки. Марина стояла у окна и слушала, слушала, как голос говорил, видимо, сам с собою.
Рассказывал, что всё подготовил, что написал письма, как всех любит. Как удивятся завтра его друзья, как он зря проедал мамины деньги, как отец будет сожалеть о своём поступке. А может быть, даже не заметит его отсутствия. А потом мимо Марининого балкона пролетела стеклянная бутылка. Марина следила за ней, и когда та скрылась из вида, услышала где-то внизу звук бьющегося стекла.
Итак, теперь всё ясно с этим непонятным голосом: на крыше кто-то был, и он собирался спрыгнуть.
Вот этого Марина допустить никак не могла.