Пыль – вот как выглядит время. Я постоянно стирала ее в доме, где провела три с половиной недели, а ее становилось только больше. Вите я никогда об этом не расскажу. И как сбежала – тем более. Одна мысль, что мне нужно поделиться с ним, высасывает весь воздух из легких. В деревянном доме, где я провела взаперти три с половиной недели, я написала ему письмо. Ему и Кате. Ей несколько страниц, ему не набрала и одной. Слишком много тем мы не можем обсуждать, это останавливало меня даже там. Вспомнила, что, когда я жарила котлеты, он все время спрашивал, как их готовить. Свое письмо ему начала с рецепта. А потом поняла, что нужно обратиться к Вите лично, иначе будет совсем странно. Я ходила день и в итоге написала всего два предложения: «Я часто думаю о тебе. Это придает какой-то смысл».
Насколько паршивые между нами отношения, если я, будучи уверенной, что сдохну, смогла написать тебе только рецепт котлет и вот это. Еще я хотела написать, что искренне считаю тебя идиотом и придурком. Но потом подумала: вдруг ты действительно это прочтешь – как?! – и пожалела твои чувства. Я чуть не погибла в том проклятом доме, но пожалела твои чувства, Витя. Я никогда, никогда тебе этого не расскажу. Интересно, ты хотя бы волновался обо мне? Говоришь, что да, но я не уверена, ведь для этого нужна смелость.
Вечером Витя в квартире, сжимает в руке бутылку грузинского, ищет штопор в ящиках стола. Я быстро сбегала в магазин за апельсиновым соком, которого не держу дома. У меня аллергия на цитрусовые, а Витя их обожает. Оцениваю его со спины: походку, расправленность плеч, степень уверенности в том, что сегодня повторится все вчерашнее. Вижу, что он сомневается. Пробка звонко покидает горлышко бутылки под ничего не значащий разговор.
– Васильевы, сверху которые, три дня устанавливали кондиционер. Прикинь? Утром в субботу дрелью бззз-бзззз. Думал, прибью их.
– Позавчера был дождь, кроссовки развалились. Да им лет пять было, пора обновить.
– С мужиками встретились у машины – эти Васильевы всех бесят. Решили отдельный чат создать, чтобы на киллера скинуться. – Витя смеется.
– На новый телефон только что потратилась. Тот… потерялся. Но обувь же – вещь нужная, да?
– Как думаешь, сколько бы собрали, а?
– Тысячи полторы в «Смешных ценах» будут стоить.
– Нет, штук семь бы наскребли.
– Да ты с ума сошел? Почему так дорого?
– Ты что, киллер тысяч сто пятьдесят стоит. Наверное. Кстати, смотрела последнюю серию «Следствия» в прошлую пятницу?
– Нет, я же…
Я же еще была без вести пропавшей в прошлую пятницу, ты идиот. Он понимает ошибку, но поздно. Как такое можно было ляпнуть? Теперь нас в комнате трое: я, Витя и эта глыба, которую мы усердно не замечаем. Она занимает почти все место. Вино льется. Свет электрической лампы попадает в бокал и, соприкасаясь с вином, становится жидким, опускается куда-то в центр и там остается плавать. Принужденно чокаемся – свет качается в вине, – не глядя друг на друга пьем.
– Ммм. Хорошее.
– Классное.
– Ты такое любишь. Мы его пили несколько раз, когда…
– Да-да, точно пили.
– Терпкое.
– Грузины плохого вина не делают.
– Конечно. Говорят, они вино пьют вместо воды.
– Да, белое вино. Как воду. Прямо из кружек.
Разговор захлебывается, и мы снова хватаемся за бокалы, чтобы чем-то себя занять, – и правда хорошее вино. Жидкости в бокале все меньше, свет электрической лампы оседает все глубже, почти касается дна. Стирается ощущение кого-то третьего в комнате, мы вернулись в наш безопасный режим и говорим ни о чем. Страшно представить, что с нами произойдет, если мы начнем обсуждать что-то значимое. Фоном работает телевизор – мы выключили звук, и только картинки мелькают на экране: воронка в земле, разрушенные дома. Этого мы с Витей тоже не замечаем. Тем для разговоров остается все меньше – все больше вещей попадают под запрет, – поэтому после вина мы нахваливаем Грузию. Надо будет туда съездить. Сейчас подорожали билеты, а те, что стоят нормально, обязательно с пересадками. По пятнадцать часов ждать второй рейс. Выше гор только горы. По телевизору показывают кадры дымящегося дома. Перевожу взгляд, Витя хмурится над котлетой и наконец обращается к ней – новая привычка говорить с предметами, раньше не замечала: