Война, война.Сторон четыре, и каждая сторонаКроваво озарена.На северном фронте без перемен: там амазонка и супермен.Крутые бабы палят в грудак всем, кто взглянул не так.В ночных утехах большой разброс: на женском фронте цветет лесбос,В мужских окопах царит содом, дополнен ручным трудом.«Все бабы суки!» – орет комдив, на полмгновенья опередивКомдившу, в грохоте и пыли визжащую: «Кобели!»
Война, война.Компания миротворцев окруженаВ районе Бородина.
На южном фронте без перемен: войну ведут буржуй и гамен,Там сводят счеты – точней, счета – элита и нищета.На этом фронте всякий – герой,но перебежчик – каждый второй,И дым отслеживать не дает взаимный их переход:Вчерашний босс оказался бос, вчерашний бомж его перерос –Ломает руки информбюро, спецкор бросает перо.
Война, война.Посмотришь вокруг – кругом уже ни хрена,А только она одна.
На фронте восточном без перемен: распад и юность, расцвет и тлен,Бессильный опыт бьется с толпой молодости тупой.Дозор старперов поймал бойца – боец приполз навестить отца:Сперва с отцом обнялись в слезах, потом подрались в сердцах.Меж тем ряды стариков растут: едва двоих приберет инсульт –Перебегают три дурака, достигшие сорока.
Война, война.По левому флангу ко мне крадется жена.Она вооружена.Лишь мы с тобою в кольце фронтов лежим в земле, как пара кротов,Лежим, и каждый новый фугас землей засыпает нас.Среди войны возрастов, полов, стальных стволов и больных головЛежим среди чужих оборон со всех четырех сторон.Мужик и баба, богач и голь, нацмен и Русь, седина и смоль,Лежим, которую ночь подряд штампуя новых солдат.Лежим, враги по всем четырем, никак объятий не раздерем,Пока орудий не навели на пядь ничейной земли.
Семнадцатая
Иногда мне кажется, что я гвоздь,Из миров погибших незваный гость,Не из Трои и не с Голгофы,А простой, из стенки, не обессудь,Уцелевший после какой-нибудьОкончательной катастрофы.
В новом мире, где никаких гвоздей,Где гуляют толпы недолюдейПо руинам, кучам и лужам,Отойдя от вянущего огня,Однорукий мальчик берет меня –И не знает, зачем я нужен.
Иногда я боюсь, что ты микроскоп,Позабытый между звериных тропНа прогалине неприметной,Окруженный лесом со всех сторонИнструмент давно улетевшей вонЭкспедиции межпланетной.
Вся твоя компания – хвощ и злак.Населенье джунглей не знает, какОбращаются с микроскопом.Позабавить думая свой народ,Одноглазый мальчик тебя беретИ глядит на тебя циклопом.
Мы с тобою пленники смутных лет:Ни простых, ни сложных предметов нет.Бурый слой, от оста до веста.Для моей негнущейся прямотыИ для хитрой тайны, что знаешь ты,Одинаково нету места.
Хорошо б состариться поскорей,Чем гадать о празднествах дикарейПо прихлопам их и притопам,А потом с тоски залезать в кроватьИ всю ночь друг друга в нее вбивать,Забивать, как гвоздь микроскопом.
Новые баллады
«В кафе у моря накрыли стол – там любят бухать у моря…»
В кафе у моря накрыли стол – там любят бухать у моря.Был пляж по случаю шторма гол, но полон шалман у мола.Кипела южная болтовня, застольная, не без яда.Она смотрела не на меня. Я думал, что так и надо.В углу витийствовал тамада, попойки осипший лидер,И мне она говорила «да», и я это ясно видел.
«Да-да», она говорила мне не холодно и не пылко,И это было в ее спине, в наклоне ее затылка,Мы пары слов не сказали с ней в закусочной у причала.Но это было куда ясней, чем если б она кричала.
Оса скользила по колбасе, супруг восседал, как идол…Боялся я, что увидят все, однако никто не видел.Болтался буй, прибывал прибой, был мол белопенно залит,Был каждый занят самим собой, а нами никто не занят.
«Да-да», – она говорила мне зеленым миндальным глазом,Хотя и знала уже вполне, каким это будет грязным,Какую гору сулит невзгод, в каком изойдет реванше –И как закончится через год и, кажется, даже раньше.Все было там произнесено – торжественно, как на тризне, –И это было слаще всего, что мне говорили в жизни,Поскольку после, поверх стыда, раскаянья и проклятья,Она опять говорила «да», опять на меня не глядя.