А местные Хуаны де МараньяСлоняются от почты до аптеки.У них свое заветное желанье:Чтоб всяк заезжий гость исчез навеки!Их песни – вопли гордости и боли,В их головах – томление и хаос,Им так желанны местные Ассоли,Как мне – приморье, как Ассоли – парус!Но их удел – лишь томный взгляд с балкона,Презрительный, как хлещущее «never»,И вся надежда, что в конце сезонаПриезжие потянутся на север.
О, душный вечер в городе приморском,Где столкновенье жажды и отказа,Где музыка, где властвует над мозгомИз песенки прилипчивая фраза,Где сладок виноград, и ветер солон,И вся гора – в коробочках строений,И самый воздух страстен, ибо полонВзаимоисключающих стремлений.
3. Девочка с письмом
Вот толстая девочка с толстым письмомПроходит вдоль пляжа с изрытым песком,Вдоль моря, штормящего пятые сутки,И мыса, что тонет в тумане морском.Все как-то тревожно, не так, как вчера,Уже москвичам собираться пора,Сентябрь на носу, и штормит, и впервыеИз бухты боятся уйти катера.
Хоть солнце, но ветер. Во всем этом естьКакая-то новая, внятная весть.Письмо набухает тревогой и счастьем:Еще не открыто, и страшно прочесть.
Под ветром акации сходят с ума:Они понимают, что скоро зима,А это начало иного отсчета(Что, в сущности, ясно уже из письма).Я был тут уместен, покуда в разгарСезона я впитывал крымский загарИ каждую ночь уплывал в Адалары,А каждое утро ходил на базар.Но нынче, когда наконец началось,Сложи свою сумку и куртку набрось:Курортный сезон проживается вместе,А время штормов проживается врозь.Летают обрывки вчерашних торжеств,Скрипит под порывами ржавая жесть,Отводит глаза продавец на базаре,И городу странно, что я еще здесь.А я и не здесь, но помедлить люблюВ кафе перед порцией «Гордона блю»,У моря, которое нынче пустынно –И даже нельзя помахать кораблю.
Мне нравится, в общем, что здесь сведеныТри главные ноты – точнее, струны,На коих играл я, пока моей лиреВнимали читатели нашей страны.Во-первых – приморского города тишь,В котором остались по осени лишьЛюбители странной поры межсезонья –Пустеющих пляжей, ржавеющих крыш;Затем – я любил межсезонье само,В котором, как пел Сальватор Адамо(А может, не пел, но годится для рифмы)Так много тревоги. И в‐третьих – письмо.
Как Лотман учил нас – а он ли не знал? –Письмо – медиатор, тревожный сигнал,Канал меж мирами, внушающий трепет(Особенно тем, кто письма не читал).Там может быть вызов, а может – тоскаДалекого друга, мальчишки, щенка,Но все-таки главное – это началоЧего-то, чего я не знаю пока.
Все резко, и в блеске электродугиОбрезками лески, железки, фольгиДробятся лучи на неистовой зыби(Достань из конверта, прочти и сожги).А главное, ветер. На этом ветруСлезятся глаза, и бежит по дворуВоронка окурков и листьев платана(Все брось, приезжай, а не то я умру).
Иди же вдоль пляжа не знаю куда,Пока потерявшая разум водаГорою вздымается рядом с тобоюИ рушится, не оставляя следа;Покуда под ветром скрипят фонари,Покуда по рюмочным пьют рыбари,Пока никому ничего не понятно,И это мне нравится, черт побери!
Письмо
Вот письмо, лежащее на столе.Заоконный вечер, уютный свет,И в земной коре, по любой шкале,Никаких пока возмущений нет.Не уловит зла ни один эксперт:Потолок надежен, порядок тверд –Разве что надорванный вкось конвертВыдает невидимый дискомфорт.
Но уже кренится земная ось,Наклонился пол, дребезжит стекло –Все уже поехало, понеслось,Перестало слушаться, потекло,Но уже сменился порядок строк,Захромал размер, загудел циклон,Словно нежный почерк, по-детски строг,Сообщает зданию свой наклон.Из морей выхлестывает вода,Обнажая трещины котловин,Впереди великие холода,Перемена климата, сход лавин,Обещанья, клятвы трещат по швам,Ураган распада сбивает с ног, –Так кровит, расходится старый шрам,Что, казалось, зажил на вечный срок.