К соблазнам глух, под пыткой нем и очень часто пьян,Атос воюет лучше, чем Портос и Д’Артаньян.Еще не раз мы врага превысим щедротами жертв своих.Мы не зависим от пылких писем и сами не пишем их.Греми, барабан, труба, реви! Противник, будь готов –Идут штрафные роты любви, калеки ее фронтов,Любимцы рока – поскольку рок чутко хранит от бедВсех, кому он однажды смог переломить хребет.Пусть вражеских полковников трясет, когда ордаПокинутых любовников вступает в города.Застывшие глаза их мертвее и слепейВидавших все мозаик из-под руин Помпей.Они не грустят о женах, не рвутся в родной уют.Никто не спалит сожженных, и мертвых не перебьют,
Нас победы не утоляют, после них мы еще лютей.Мы не верим в Родину и свободу.Мы не трогаем ваших женщин и не кормим ваших детей,Мы сквозь вас проходим, как нож сквозь воду.Так, горланя хриплые песни, мы идем по седой золе,По колосьям бывшего урожая,И воюем мы малой кровью и всегда на чужой земле,Потому что вся она нам чужая.
Из цикла «Сны»
Мне приснилась война мировая –Может, третья, а может, вторая,Где уж там разобраться во сне,В паутинном плетении бреда…Помню только, что наша победа –Но победа, не нужная мне.
Серый город, чужая столица.Победили, а все еще длитсяБезысходная скука войны.Взгляд затравленный местного люда.По домам не пускают покуда,Но и здесь мы уже не нужны.
Вяло тянутся дни до отправки.Мы заходим в какие-то лавки –Враг разбит, что хочу, то беру.Отыскал земляков помоложе,Москвичей, из студенчества тоже.Все они влюблены в медсестру.
В ту, что с нами по городу бродит,Всеми нами шутя верховодит,Довоенные песни поет,Шутит шутки, плетет отговорки,Но пока никому из четверкиПредпочтения не отдает.
Впрочем, я и не рвусь в кавалеры.Дни весенние дымчато-серы,Первой зеленью кроны сквозят.Пью с четверкой, шучу с медсестрою,Но особенных планов не строю –Все гадаю, когда же назад.
Как ни ждал, а дождался внезапно.Дан приказ, отправляемся завтра.Ночь последняя, пьяная рать,Нам в компании странно и тесно,И любому подспудно известно –Нынче ей одного выбирать.
Мы в каком-то разграбленном доме.Все забрали солдатики, кромеКниг и мебели – старой, хромой,Да болтается рваная штора.Все мы ждем, и всего разговора –Что теперь уже завтра домой.
Мне уйти бы. Дурная забава.У меня ни малейшего праваНа нее, а они влюблены,Я последним прибился к четверке,Я и стар для подобной разборки,Пусть себе! Но с другой стороны –
Позабытое в страшные годыЧувство легкой игры и свободы,Нараставшее день ото дня:Почему – я теперь понимаю.Чуть глаза на нее поднимаю –Ясно вижу: глядит на меня.
Мигом рухнуло хрупкое братство.На меня с неприязнью косятся:Предпочтенье всегда на виду.Переглядываясь и кивая,Сигареты туша, допивая,Произносят: «До завтра», «Пойду».
О, какой бы мне жребий ни выпал –Взгляда женщины, сделавшей выбор,Не забуду и в бездне любой.Все, выходит, всерьез, – но напрасно:Ночь последняя, завтра отправка,Больше нам не видаться с тобой.
Сколько горькой любви и печалиРазбудил я, пока мы стоялиНа постое в чужой стороне!Обреченная зелень побега.Это снова победа, победа,Но победа, не нужная мне.
Я ли, выжженный, выживший, цепкий,В это пламя подбрасывал щепки?Что взамен я тебе отдаю?Слишком долго я, видно, воюю.Как мне вынести эту живую,Жадно-жаркую нежность твою?
И когда ты заснешь на рассвете,Буду долго глядеть я на этиСтены, книги, деревья в окне,Вспоминая о черных пожарах,Что в каких-то грядущих кошмарахБудут вечно мерещиться мне.
А наутро пойдут эшелоны,И поймаю я взгляд уязвленныйОттесненного мною юнца,Что не выгорел в пламени ада,Что любил тебя больше, чем надо, –Так и будет любить до конца.
И проснусь я в московской квартире,В набухающем горечью мире,С непонятным томленьем в груди,В день весенний, расплывчато-серый, –С тайным чувством превышенной меры,С новым чувством, что все позади –