А с ним и весь этот бедный шарик, набор неуютных Родин,Который мало кому мешает, но мало на что пригоден, –Вот разве для перевода скорби в исписанные листки,Источник истинно второсортный для первосортной тоски.
Из цикла «Новые баллады»
И я ж еще при этомНе делал ничего,Что вопреки запретамТворило большинство:Не брал чужой копейки,Не крал чужой еды,Не натравил ищейкиНа чьи-либо следы,Не учинял допросов,Не молотил под дых,Не сочинял доносовИ не печатал их,Заниженную прибыльНе вписывал в графу,Не обрекал на гибель(Но это тьфу-тьфу-тьфу).Я зол и многогрешен,Как всякий тут феллах,Однако не замешанВо всех таких делах,В которых обвинялсяВонючей блатотой,Чей вой распространялсяЛетучей клеветой.
А будь я хоть покроем,Хоть профилем сравнимС таким антигероем,Что рисовался им,Да будь хотя отчастиВо мне совмещеныТакая верность властиС угрозой для страны,Растли я хоть младенцаЧетырнадцати лет,Сопри хоть полотенцеВ гостинице «Рассвет»,Соври, как этот глупый,Глядящий в пол ишак,Рассматривавший с лупойЛюбой мой полушаг,Всю жизнь дающий волюНаклонностям души, –Хоть крошечную долюСебе я разрешиТого, что эта свора,Тупая, как мигрень,Насмешливо и спороТворила каждый день,Найдись им в самом деле,За что меня терзать, –Небось они б сумелиРекорды показать!Суд был бы беспощаден,Зато на радость всем.Как купчик ВерещагинВ романе «В. и М.»,Я был бы так размешанС московскою грязцой,Что стал бы безутешенГрядущий Л. Толстой.
И так родная лаваПод коркою земнойС рождения пылала,Кипела подо мной,И лопалась, и рделаКак кожа на прыще.А было бы за дело –Убили б вообще.
Но в том-то и обида,Но в том-то и беда,Что если б хоть для видаЯ сунулся туда,Имею подозренье,Что встретил бы в ответНе пылкое презренье,А ласковый привет.Буквально in a minuteЗажглось бы торжество;Я тут же был бы принятУ них за своего, –Ведь их антагонистомЯ был лишь в той связи,Что мнил остаться чистымВ зловонной их грязи.
Твердыня ты, пустыня,Насколько ты пуста,Гордыня ты, гусыня,Святыня без Христа.
Еще танго
Я непременно перейду на вашу сторону,Но не внезапно, не стихийно, не по-скорому,И это будет не чутье, не страх, не выгода,Но понимание, что нет иного выходаИ на пути к изничтожению бесспорномуСпасет лишь мой демарш-бросок на вашу сторону,Как переход во вражий лагерь прокаженногоИли другого чем смертельным зараженного.
Да, вот тогда я перейду на вашу сторону –К тупому, хищному, исконному, посконному,К необъяснимому, нелепому, нестройному,Фальшиво шитому и неприлично скроенному.И вот тогда я перейду на вашу сторону –Точней сказать, перелечу, подобно ворону,Неся с собой свое клеймо, свое проклятие,А уж оно падет само на вас, собратия.Оно, за что я ни берусь, меня преследует,И вечно ждет, что я загнусь; когда – не ведает.Пойди я в летчики – летать бы мне недолго бы;Пойди в валютчики – попадали бы доллары;Пойди я в сыщики – у всех бы стало алиби;Пойди в могильщики – вообще не умирали бы.Оно ползет за мной, как тень, скуля, постанывая,И станет вашим в тот же день, как вашим стану я.Мое предательство ценя, – ему-то рады вы, –Не оттолкнете вы меня, хотя и надо бы,И перекинется гнилье, и ляжет трещина,И станет вашим все мое, как и обещано.
Я, как гранату, жизнь закину в ваше логово –Видать, затем и берегли меня, убогого.Себя я кину, как гранату – ту, последнюю,С моей прижизненною кармой и посмертною.Вот ровно так я перейду на вашу сторону,И мы толпой, в одном ряду войдем в историю,И там опустимся на дно, как маршал Паулюс,Но если с вами заодно, то я не жалуюсь.
«Земля очнется после снега – и лезут…»
Земля очнется после снега – и лезут из-под негоОбертки, хлам, почему-то кости, битый кирпич,Стекло, бутылки из-под пиво, бутылки из-под вино,Дохлые крысы и много чего опричь.
Со всем этим надо бы что-то сделать, но непонятно какЗа все это браться после такой зимы,Когда мы тонули в сугробах, шубах, вязли в клеветниках,А как приводить в порядок, так снова мы.