И все дальше и дальше мои берега,И стоять мне недолго, пожалуй,И во мне непредвиденно видят врагаТе, что пели со мной Окуджаву.
Одного я и вовсе понять не могуИ со страху в лице изменяюсь:Что с презреньем глядят на чужом берегу,Как шатаюсь я, как наклоняюсь,
Как руками машу, и сгибаюсь в дугу,И держусь на последнем пределе, –А когда я стоял на своем берегу,Так почти с уваженьем глядели.
«Старуха-мать с ребенком-идиотом…»
Старуха-мать с ребенком-идиотом –Слюнявым, длинноруким, большеротым, –Идут гулять в ближайший лесопаркИ будут там смотреть на листопад.
Он не ребенок. Но назвать мужчинойЕго, что так невинен и убог,С улыбкой безнадежно-беспричиннойИ с головою, вывернутой вбок?
Они идут, ссутулившись. Ни звука –Лишь он мычит, растягивая рот.Он – крест ее, пожизненная мука.Что, если он ее переживет?
Он не поймет обрушившейся карыИ в интернате, карцеру сродни,Все будет звать ее, и санитарыЕго забьют за считаные дни.
О, если впрямь подобье высшей волиИсторгло их из хаоса и тьмыНа этот свет – скажи, не для того ли,Чтоб осторожней жаловались мы?
А я-то числю всякую безделкуЗа якобы несомый мною крестИ на судьбу ропщу, как на сиделкуВорчит больной. Ей скоро надоест.
Но нет. Не может быть, чтоб только радиНаглядной кары, метки нулевой,Явился он – в пальто, протертом сзади,И с вытянутой длинной головой.
Что ловит он своим косящим глазом?Что ищет здесь его скользящий зрак?Какую правду, большую, чем разум,Он ведает, чтоб улыбаться так?
Какому внемлет ангельскому хору,Какое смотрит горнее кино?Как нюх – слепцу, орлиный взор – глухому,Взамен рассудка что ему дано?
Что наша речь ему? –древесный шелест.Что наше небо? – глинаи свинец.Что, если он непонятыйпришелец,Грядущего довременныйгонец?
Что, ежели стрела попаламимоИ к нам непоправимо занесенБлаженный житель будущегомира,Где каждый улыбается, какон?
Что, ежели, трудов и хвореймежду,Он послан в утешеньеи надежду –Из тех времен, из будущейМосквы,В которой все мы будемтаковы?
«Эгоизм болезни: носись со мной…»
Эгоизм болезни: носись со мной,Неотступно бодрствуй у изголовья,Поправляй подушки, томись винойЗа свое здоровье.
Эгоизм здоровья: не тронь, не тронь,Избегай напомнить судьбой своеюПро людскую бренность, тоску и вонь:Я и сам успею.
Эгоизм несчастных: терпи моиВспышки гнева, исповеди по пьяни,Оттащи за шкирку от полыньи,Удержи на грани.
Эгоизм счастливых: уйди-уйди,Не тяни к огню ледяные руки,У меня, глядишь, еще впередиНе такие муки.
Дай побыть счастливым – хоть день, хоть час,Хоть куда укрыться от вечной дрожи,Убежать от жизни, забыть, что насОжидает то же.
О, боязнь касаться чужих вещей!Хорошо, толпа хоть в метро проноситМимо грязных тряпок, живых мощей,Что монету просят.
О, боязнь заразы сквозь жар стыда:Отойдите, нищие и калеки! –И злорадство горя: иди сюда,Заражу навеки!
Так мечусь суденышком на волнеТоржества и страха, любви и блуда,То взываю к ближним: «Иди ко мне!»,То «Пошел отсюда!».
Как мне быть с тобой, эгоизм любви,Как мне быть с тобой, эгоизм печали, –Пара бесов, с коими визавиЯ сижу ночами?
А вверху, в немыслимой высоте,Где в закатном мареве солнце тает, –Презирая бездны и те, и те,Альтруизм витает.
Над моей измученной головой,Над счастливой парой и над увечной,Он парит – безжалостный, неживой,Безнадежный, хладный, бесчеловечный.
««Кто обидит меня – тому ни часа…»
«Кто обидит меня – тому ни часа,Ни минуты уже не знать покоя.Бог отметил меня и обещалсяЗа меня воздавать любому втрое.Сто громов на обидчика обрушит,Все надежды и радости отнимет,Скорбью высушит, ужасом задушит,Ввергнет в ад и раскаянья не примет.
Так что лучше тебе меня не трогать,Право, лучше тебе меня не трогать».
Так он стонет, простертый на дороге,Изувеченный, жалкий, малорослый,
Так кричит о своем разящем Боге,Весь покрытый кровавою коростой;Как змея, перерубленная плугом,Извивается, мечется, ярится,И спешат проходящие с испугом –Не дыша, отворачивая лица.