И Сашка... Сейчас он вернулся к принятому у нас в общении тону но это больше для меня, чем для самовыражения. Я замечаю отсвет больших пространств на его лице, тех самых вселенских просторов. Ясно, из каких вариантов они оба прибыли. И та жизнь, то бытие для них нормально.
Порядок, говорит Сашка, сходя с помоста. Он дозрел. это видно по его лицу. Да, Кузичка, да. И что ваш Нуль-вариант исчерпал себя, сходит на нет, это ты тоже правильно понял. Будем приобщать тебя к нашему.
Зачем?! Я пожимаю плечами. Это ведь до первого сна. а в нем я скачусь обратно сюда. Душу только растравлю.
Начинается!.. Стриж выразительно вздыхает. Нет я с ним не могу. Люсь. попробуй ты'
Алешенька. Она гладит меня по волосам жестом почти материнским, глаза немного смеются. Ну, ты действительно абсолютизируешь. Наши предки когда-то на четвереньках гуляли и все в шерсти. Сон из того же атавистического набора. Ты перейдешь с нами туда, где люди непрерывно владеют сознанием. Решайся, а?
...Под все эти захватывающие события и разговоры незаметно прошла короткая летняя ночь. Небо за домами светлеет, розовеет.
Собственно, я с первого Сашкиного слова уже решился и согласился а кочевряжился только потому, что иначе же и согласие не имеет веса. Пусть чувствуют.
А как там насчет пожрать? спрашиваю. Это не считается пережитком? А то я голодный, как черт.
Люся смеется:
Бедненький!
Так с этого и начнем, говорит Стрижевич, подталкивая меня к двери. Пошли.
Куда?
На Васбазарчик пить молоко.
А... потом вернемся?
Там видно будет.
И Люся улыбается несколько загадочно.
Дальше расспрашивать мне не позволяет самолюбие. На базарчик, так на базарчик.
Мы выходим из лаборатории, спускаемся к выходу, минуем Матвеича, который похрапывает в кресле в сладком утреннем сне. Идем по Предславинской в сторону восходящего за домами солнца.
2
Вольное торжище, существующее, вероятно, со времен Кия и Хорива, Васильевский базар встречает нас разноголосым шумом. Здесь же людно, пыльно, злачно. Домохозяйки со строгими лицами снуют около дощатых прилавков. В молочном ряду толкутся работники, наскоро жуют, запивают молоком купленные в киоске рядом булки. Мы тоже покупаем по булке. Наш приход вызывает среди молочниц оживление:
А ось ряженка, хлопци!
А ось молочко свиже, жирне, немвгазинне!
Та йидить сюды, вы ж у мене той раз купувалы! Мы здесь свои люди. Останавливаем выбор на ряженке, это
наиболее питательный продукт. С треском кладу на прилавок рубль:
Три банки и сдачи не надо.
Оце почин так почин! Дородная молочница в замызганном фартуке наливает из бидончика три поллитровые банки только что не с верхом. Йижте на здоровья, щоб на вас щастя напало.
Проголодался не только я Сашка наворачивает вовсю, откусывает булку, запивает большими глотками ряженки, достает пальцами из банки и заправляет в рот вкусную коричневую пенку. Только Люся смотрит на свою банку с сомнением, прихлебывает понемногу без удовольствия: такой завтрак не для семейной женщины.
Вы их хорошо моете, эти банки? осведомляется у продавщицы. А то как бы нас вместо "щастя" не напало что-нибудь другое.
Та йижте, дамо, не бийтеся, нияка трясця вас не визьме! отвечает та. У си ж йидять.
Ешь-ешь, подтверждаю я. Проверено.
В эту минуту слышится нарастающий, будто приближающийся арфовый перезвон, сопровождаемый скрипичными переливами, и я не сразу соображаю, что зазвучали жетоны на груди Люси и Сашки. Уж очень эта мелодия неуместна среди торговых возгласов, куриных воплей и шума машин за забором.
Внимание! Сашка ставит свою банку на прилавок.
Я тоже на всякий случай ставлю банку.
...и мир стал поворачиваться ребром. Все окрестное то есть не то, чтобы совсем все, а принадлежащие этому варианту отличия: деревянные прилавки и навесы, киоски, утоптанная или замусоренная земля под ногами, часть людей, даже ясное небо над головой оказались будто нарисованными на бесконечной странице-гиперплоскости в книге бытия. Страница перевернулась, скрыв это, а вместо него вывернулось (как с другой стороны листа) иное:
высокие арочные своды завершаются на высоте десяти метров стеклянным потолком с ромбической решеткой (за ним все-таки розовое утреннее небо); сходящиеся в перспективу бетонные прилавки с кафельной облицовкой, шпалеры продавцов в белых халатах за ними, кипением более изысканно, чем прежде, одетых покупателей; спиральные полоски подъемов без ступенек ведут на второй ярус.
Много бетона и ни одного куриного вопля.
Вот это да! -- восхищенно поворачиваюсь к Люсе и Стрижевичу. Другой метод?!
Кушай, кушай, Сашка невозмутимо приканчивает ряженку, деньги ж уплачены.
Не уплачены ще, холодно говорит молочница; она в белом, чистом и накрахмаленном халате, от этого выглядит еще дородней и аристократичней. С вам два карбованци и десять копиек.
Да вы что? Я даже поперхнулся. По семьдесят копеек ряженка?!
Плати, не жмись. Ты думаешь, кто оплачивает это храмовое великолепие, Стриж обводит вокруг рукой, папа римский?
Я расплачиваюсь. Мы направляемся к выходу. Великолепен переход по Пятому, их способ, но я все же огорчен. И тот рубль пропал. Век живи, век учись, освой хоть все измерения а что при перемещениях по Пятому вперед деньги платить не следует, все равно не сообразишь.
Мы выходим на Предславинскую. Она сплошь заасфальтирована, многие дома на ней иные новые, высокие. Балконы их вплоть до верхних этажей обрамляет тянущийся от земли дикий виноград.
3
Нуль-центр, из которого явились Люся и Стриж, отличался от нашего Нуль-варианта, как мощное радиотехническое НИИ от уголка радиолюбителя. Исследователи там освоили Пятое почти наравне с физическим пространством. Сегодняшний маршрут нас троих был рассчитан и спланирован, Сашка и Люся держали в уме все места наибольшей повторяемости моей, в основном, им, естественно надвариантным, любые были хороши и подходящие для переброса моменты. (Именно поэтому Стриж так охотно и пошел на Васбазарчик, первое место нашей повторяемости.)
...Из патриотизма не могу не отметить, что Тюрин, наш Кадмий Кадмич, Циолковский Пятого измерения, развивал подобную идею: мол и хорошо бы не ждать сидя на месте, ПСВ, коя к тому же неизвестно куда ведет, а активно искать места нужных переходов. Чем большее пространство мы охватим поиском, тем больше таких точек можно выбирать. Он даже обосновал эту идею расчетами. Но... и все. Для реализации ее требовались перво-наперво .прогностические машины такой сложности и быстродействия, каких еще не было в природе. Да что говорить: один этот микроэлектронный звучащий жетон-параллелограмм заменял Стрижу и Люсе в n-мерной ориентации всю нашу пыточную систему с "мигалкой"-эмоциотроном, креслом и электродными тележками.