Старший инструктор сформулировал свою мысль, пожалуй, слишком категорично. Надписи дикость не губят. но засоряют ее изрядно.
…Вот вы плывете. Такая тишь-глушь кругом, такая первозданная благодать! Сколько пожили вы на свете, сколько перевидали всякого, но ничего подобного еще не встречалось вам И ничто как будто не мешает вам ни думать, ни благорастворяться… Как тут-то вдруг и выплывают эти наскальные надписи. Вы замечаете их издалека, от самого поворота. Они движутся на вас, все увеличиваясь, как в кинофильме, порой до циклопических размеров. Мысли же ваши начинают дробиться. все больше напоминая киношные титры: «Эх, не ты первый, не ты последний», «Ничто под луной не ново, эх!», «Ладно, прочесть прочту, но в варварстве этом участвовать не буду!», «Это ничуть не лучше вырезания на живых деревьях сердец, пронзенных стрелой», «Безобразие! За подобные штучки надо наказывать!»
Примерно так думал и Физик. Но… до поры до времени, пока однажды не прочитал на камне: «ЛЭТИ». И эта вроде бы ничем не примечательная аббревиатура из четырех аршинных букв заставила его встрепенуться.
— Смотрите: наши, ЛЭТИ! — воскликнул он, запрыгав так неосторожно, что «Утка» едва не зачерпнула.
— Тише ты!
— Какой там еще «лети»?
— Ленинградский электротехнический институт имени Ульянова (Ленина)! Наши всегда в первых рядах! Молодцы! Уже отметились!
— А, незабвенная альма-матер!
— Жалко, не написали факультета!.. Я кончал физический. «Лети, мое сердце, в ЛЭТИ» — это строка из нашего институтского гимна. Как запоем, бывало!.. И музыка была. ЛЭТИ — это марка, не думайте! Меня так и подмывает броситься к этой мемориальной плите и приписать: «Салют, ребята! Я тоже ЛЭТИ!»
— Ну и бросился бы…
— Причалим минут на пять, мне больше не надо!..
— Но-но!
Физик не стал настаивать, однако долго еще не сиделось ему на месте: все ерзал, все оглядывался на удаляющуюся белесоватую скалу, взволнованный нежданной «встречей» с неведомыми одноплеменниками. И еще нескоро эта взволнованность в нем погасла…
…А я теперь в затруднении: клеймить этот варварский обычай или не клеймить?..
Память услужливо подсовывает цитату:
Как-никак слова Пушкина!
Во времена Пушкина стремление «расписываться» на скалах и стенах не приобрело еще характера эпидемии, как ныне, поэтому понятно, что поэт относился к Этому Снисходительно. «Там нашел я несколько неизвестных имен, нацарапанных на кирпичах славолюбивыми путешественниками», — замечает он, рассказывая о посещении минарета по дороге в Арзрум.
«Путешественники, которые посещают места, примечательные историческими памятниками или произведениями искусства, имеют обыкновение писать на стенах каждый свое имя», — сообщает Гейне в «Лютеции».
А наших современников мутит уже от одного вида этих надписей, потому что ими усеяны Крым, Кавказ и многие другие места, куда потоком устремляются отдыхающие. И они негодуют: называют ретивых «марателей» то пошляками и хулиганами, то вредителями и «геростратишками» (от Геростата) и требуют изобрести специальную кару, чтоб раз и навсегда отбить у них охоту шкодить в публичных местах.
Но я, пожалуй, их не поддержу, не стану я придумывать ни особых мер наказания, ни новых позорных ярлыков. Я верю в потенциальную сознательность путешествующих, отдыхающих и веселящихся на лоне природы. Верю в то, что сознательность в конце концов возьмет верх. Поэтому я просто говорю им: давайте не будем, давайте будем людьми! Отвыкайте, уважаемые, от своих дикарских привычек! Добывайте себе бессмертие более достойным путем! В противном случае — при нынешних темпах развития туризма — мы и ахнуть не успеем, как уютная наша красавица земля окажется исписанной, словно старый товарный вагон, словно забор в диком каком-нибудь захолустье.
III. ПО БЫСТРОЙ ВОДЕ
Что говорить, все мы стремимся путешествовать с комфортом, да чтобы светило солнышко, да чтобы не капал дождик. И это в общем-то не требует ни оправданий, ни комментариев: в хорошую погоду путь действительно более сладок. Однако можете считать, вам просто не повезло, если на Чусовой — как, впрочем, и в любой другом месте — вы не отведали всякой погоды. Это значит, что река не показала вам себя со всех сторон и во всех обличьях.
…Безмятежно чудесны погожие дни на Чусовой! Лодка плавится то быстрее, то медленнее. Мы то в густой тени, то на солнцепеке. Несколько перефразировав Экзюпери, можно сказать: солнце источает не жар полдневный, а доброту. Не хочется ни веслами работать, ни пальцем пошевелить. Начеку только рулевой, да и тот не столько рулит, сколько грезит.