— А почему в причусовских деревнях и поселках столько заколоченных домов?
Дело ясное: в одном месте кончились многолетние лесоразработки, в другом — народ потянулся в город. Почему потянулся? На то тоже разные бывают причины: тут старики подались к детям, там глава семьи решил попытать судьбу на рабочей стезе, а там надумали перебраться туда, где потеплее да по-яблочнее…
— А почему не разводите садов у себя? И зелени у вас мало…
— Нешто мало? Да ее чертова прорва кругом!
— Кругом-то прорва, а в деревнях, в поселках голо. В жару хоть помирай: тени не сыщешь!..
— Это верно: у нас тень не в почете. Лето-то не шибко длинное, мы каждому лучику рады. Не хотим заслоняться листьями.
— И яблок не хотите?
— Рябина — вот наша северная яблоня.
— Да какие вы северяне? На одной широте с Москвой! Просто климат у вас более континентальный, вот и все.
— А знаешь, морозом-то как охаживает!
— Мороз не помеха делу. Ведь морозостойкие сорта уже выведены! Фруктовые деревья проникли даже за Полярный круг — на Кольский полуостров, где почти полгода зимняя ночь. Есть там, например, поселок Муромец. Жители его недавно вырастили яблоневый сад. Да и у вас на Урале во многих местах растут сады, сами знаете.
— Это так… Только не все упирается в морозостойкие сорта…
— А во что же еще?
— Есть, верно, причины и поважнее… Должны быть… Несколько человек намекали на эту «причину поважнее». Догадаться было не так уж трудно, что имели они в виду, однако только в Кыне встретился нам собеседник, который говорил об этом без всякой маскировки.
Как-то на середине реки, где был брод, мы повстречали верхового. По бокам лошади висели пестеря — высокие корзины из бересты, полные отборных на вид грибов. Верховой оказался кузнецом — не с парового молота, а настоящим деревенским кузнецом, и эта профессия как нельзя лучше гармонировала с его темным пропеченным лицом, веселыми огненными глазами.
За те несколько секунд, в течение которых мы проплывали мимо (обходительный кузнец придержал лошадь, чтоб пропустить лодку), Историк успел с ним поговорить.
— Хорошую закуску везете!
— Было бы что закусывать!..
— Вы в совхозе или в колхозе?
— В совхозе.
— Давно?
— Второй год пошел.
— А до этого — в колхозе?
— Так точно!
— Ну и где лучше?
— Лично мне — в совхозе.
— Деньги, стало быть, на руки?
— Ага!
— Сколько ж вы получаете?
— Пятьдесят целковых.
— А подручный?
— На пятерку помене.
— Ну счастливо вам! Чтоб было что закусывать!
— И вам того же! Счастливого пути!
Как я теперь понимаю, этот «блицдиалог» тоже что-то значил в общем балансе. И Историк наш правильно делал, что не пренебрегал такой формой общения.
— Смотрю, вы и косите, товарищи женщины, вы и мечете!
— Все в наших руках!
— Я понимаю: женщина на Урале — большая фигура. Всегда была большой фигурой…
— Как и по всей России!
— Не спорю. Правильно. Но куда ж вы все-таки своих мужчин подевали?
— Кто в лодырях, кто в начальничках, — отшучивались женщины.
После этого разговора Историк, должно быть не случайно, по всегда как бы невзначай, спрашивал у мужчин:
— Пьете?
— Не шибко, — отвечали ему. — Даем вину отдохнуть! Даем!
— По совести?
— Народ у нас в общем тверезый. Деловой народ. Авторитетно вам заявляю.
Историк не был бы, конечно, историком, обойди он вопросы «по специальности». Интересовался он тем, что говорит народ о чусовских атаманах, о сплавщиках, о давнишних заводовладельцах, о названиях сел, рек и камней. Здесь он, что называется, перебегал дорогу Лирику, но последний не был внакладе, поскольку вода таким образом лилась и на его ленивую мельницу.
Что же рассказывали чусовляне?
— Заводчиков всяких у нас, на Урале, перебывала тьма-тьмущая: Демидовы, Яковлевы, Шуваловы, и другие, и прочие. А началось со Строгановых. И каждый и себе-от, и родне несчисленное тут богатство у нас набрал!