Солнце припекало уже основательно, но на чистых ступеньках магазина было прохладно и хорошо. Неторопливо текла беседа. Новый знакомый наш никуда, видно, не торопился, все в жизни у него было сделано. Оставалось потолковать кое о чем да подумать. Заприметь он в наших глазах малейшее недоверие или пренебрежительную улыбочку — тут бы и разговору конец. Но интерес наш был неподделен.
Меня всегда радуют встречи с такими вот патриотами «своего угла», «своего микрорайона». Пускай зачастую микрорайон этот и неказист и для тебя он, как говорится, ни уму ни сердцу, однако кому-то он по-настоящему дорог, кто-то здесь родился, прожил, быть может, настоящую и большую жизнь, проливал за него кровь, так что для него он родина, в самом высоком смысле слова. Поэтому-то он знает, какими словами передавать его красоту, а какими защищать его честь. Если же понадобится сбить раж с какого-нибудь зарвавшегося «нигилиста», что только шаг ступил с Кузнецкого моста или Невского проспекта и уже цедит сквозь зубы: «захолустье», то вот такой горячего сердца человек собьет и спесь, и раж в два счета. Наблюдаешь и диву даешься, потому что это всегда разыгрывается, как по нотам…
— А каким был бы ваш Кын, если б вы завели сады! — сказал Историк, наводя собеседника на одну из «своих» тем.
Старик ответил:
— Сады — дело хорошее, да канительное. Где-то надо доставать саженцы, куда-то ехать, везти, садить, спасать от морозов. Шибко много возни! Огородами занимаемся, а до садов руки не доходят.
— Неужто дело только в морозах?
— Знаю, скажете: на Украине, например, уже сажают «сады для всех» — повдоль дорог. И газеты пишут: «Сады коммунизма закладывать сегодня». А вы, дескать, никак раскачаться не можете! Понимаю. Но… сами знаете: кабы да не абы, были б и тут сады! Мы ведь все на вас, на «Европу», поглядываем. Погода-то от вас идет. На Курщине, скажем, много садов? На весь бы Урал хватило! А и там вырубали. Выходит, не до садов людям было. Трещали дерева-то не от яблок-груш — от налогов. Если бы не это, давно бы и тут шумели сады, ребята!
— Зато теперь по-другому все.
— По-другому, верно. Да крепка-то у нас привычка!
— Да, верно, черт побери! — сказал Лирик.
— Черт не поберет. Тут, ребята, нашими все руками будет делаться. Вот и за садоводство уральское тоже надо браться всем сразу, гуртом, как за целину. В одиночку тут ничего не сдвинешь. Одиночкам в наше время только одна дорога — в коллектив. Другой нету, хоть помри Недавно спрашиваю у продавщицы: «Берут у вас конфеты вот эти под названием «Радий?» — «Не берут», — Совсем не берут?» — «Совсем». — «А почему не берут? Вроде бы не самые плохие». «Не берут, — говорит, — и все, нечто народ поймешь!» Глупость несет девица. Народ — барометр! По мне, так удивительно было б, если б такие конфеты брали, а не то, что их не берут! При нашем-то отношении к радиоактивности, понимаете? Это все равно что покупать конфеты под названием «Чума»! Хоть птичьим молоком их начини, не купят!.. А торговцам и горя мало!..
— А вы бывали, папаша, у камня Писаного?
— И неоднократно.
— Крест помните?
И крест помню. Там их два: один — на скале, а другой — на другом берегу стоит, из каменной глыбы высечен. Вы про этот?
— Да. А помните, что на кресте написано?
— Как не помнить! С того-то камень и назван Писаным А написано, что-де у статского действительного советника Акинфия Демидова на сем, значится, месте, в пути, стало быть, во время плавания, родился сын Никита. Того не написано, что ребенок от полюбовницы.
— От любовницы? Свежая деталь! А про надпись на второй стороне креста, что можете сказать?
— Помню дословно. «Здесь родился эксплоататор трудового народа». Настоящая резолюция! Ее уже кто-то наложил при Советской власти. В каком только году не знаю. Демидов тем крестом как бы рассчитывал увековечить свой род, да просчитался. И стоит этот крест над Чусовой как крест всему делу демидовскому, как крест на всем прошлом. Хоть глаз вон — старому не бывать!
Историк очень доволен.
— Папаша, да вы просто моими словами шпарите!
— И я недавно видел подобную «резолюцию», — сказал Физик. — В Калининграде, возле бывшего кафедрального собора, могила философа Канта. В войну надгробная плита была повреждена бомбой. И тогда же кто-то написал мелом на ней: «Теперь-то ты понял, что мир материален?!» Эту надпись сих пор так и поддерживают.
— Что ты говоришь! — изумился Историк. — Своими глазами видел?
— Своими.
— Превосходно!
На прощанье он еще раз напоминает старику:
— А все-таки за сады принимайтесь, папаша! И не откладывая в долгий ящик, этой же осенью. Ведь на прошлом крест, сами сказали! А еще: мир материален, папаша!