Рассказывают, что Бажов, когда при нем зашла речь о загрязнении Чусовой, сказал, возмущенный до глубины души:
— Какую красоту губим и сколько убытку терпим!
Лирик наш как бы добавил к этому:
— Пусть мы предупреждены и не пьем отравленной воды, ладно. Зато мы вовсю купаемся! А эта дрянь — отрава — великолепно проникает в организм через кожу. Я вам говорю! И коровы ванны принимают. В жаркий день по брюхо стоят в воде часами! Ну, предположим, шкура у них такая, что не пропускает. Так они, прохлаждаясь, тут же и пьют эту водицу благословенную, поскольку путеводителей не читают. А потом мы лакомимся парным молоком. Чем не замкнутый цикл? Не тем концом, так этим, а все равно по человеку! Рыба дохнет, птица на такой воде не живет! Что мы творим? Об этом кричать надо, трезвонить во все колокола!
Лирик дорогой, так разве не кричат, не трезвонят? Еще как трезвонят! «Вот уже 16 лет хлопочу я не о какой-то блажи поэтической, а о сбережении зеленого убранства России», — с гневом и горечью пишет Леонид Леонов.
Об этом писали и Пришвин, и Соколов-Микитов, и Солоухин, и академики наши, и много-много других людей разных профессий и званий.
Не была забыта «персонально» и наша скромная героиня:
Это — из стихотворения Николая Агеева. Чусовая поэту особенно дорога, поскольку на ней прошло его детство.
Видите: писали, пишут, будут писать. Боролись со злом и борются. Но беда, что мало кто прислушивается к ламентациям чудаков, сокрушающих копья и перья во имя флоры и фауны!
Справочник обнадеживающе сообщает вам: «В водоемах Урала водятся таймень, хариус, нельма, сырок, муксун, пыжьян, белорыбица, стерлядь, чир и др.» Но не обольщайся сим, мой читатель! На долю милой нашему сердцу Чусовой ныне приходятся только «и др.», в чем убедились мы посредством собственной удочки.
И я уже не могу без грусти читать, например, такие слова, относящиеся к уральским рекам: «Рыбная ловля нигде в России столь хорошо не распоряжена и законами не ограничена, как в здешних местах». Это из книги Петра-Симона Палласа, знаменитого естествоиспытателя и путешественника XVIII века.
Вот почему, думается мне, не так уж это было умно — иронизировать над почтенным Афанасием Даниловичем, дядюшкой Физика, который за столько лет так и не сумел выбраться на Чусовую. Быть может, Афанасий Данилович не столь тяжел на подъем, сколь дальновиден…
Правда, за последние годы кое-что изменилось.
Когда на турбазе вас предупреждают: не пейте чусовскую воду хотя бы до Староуткинска, речь идет об участке в пятьдесят — пятьдесят пять километров. Путеводитель дает цифру в два с половиной раза большую. И в этом нет ничьей ошибки, просто внесло корректив время, наметился сдвиг к лучшему. Ведутся кой-какие работы по очистке воды, на заводах все больше вводится в действие фильтров: знать, узковедомственное «наплевательство» дало трещину, пошло на убыль. Эх, вот тут бы и приналечь, вот тут бы и наддать, чтоб превратить это движение на тормозах в ускоренное!
…Наконец осталась у нас позади «зона загрязнения».
Река сразу повеселела: птиц стало больше, появились даже водоплавающие, и рыбешка кое-где уже поплескивала. И рыбаки все чаще теперь попадались нам. Но тут началось другое…
Сидевший на носу «Утки» (мы говорили: «в кабинете») Физик заметил у поверхности воды какое-то подозрительное серебристое пятно. Рыба! У Физика на сердце захолонуло. Он запустил руку в воду, но пятно, дважды лениво-сонно шевельнувшись, ушло в глубину. Он даже не распознал, что то была за рыба.
— Ч-черт, уж не глушеная ли?..
— М-да, — сказал Историк. — Похоже.