- Но вы уже успели узнать, что я доктор.
- Это моя профессия. Но давайте поговорим о Давиде Вольском. Вы давно знакомы с ним?
- Почти тридцать лет. — Бэрри ограничился коротким ответом.
- Я тоже знаком с ним много лет. Но, если честно сказать, мы стояли по разные стороны баррикады — такова наша служба. С годами приходит прозрение, и сейчас понимаю, что такой «противник», как сэр Давид, был скорее ниспослан мне Богом, нежели иной коллега по работе. Вы были его другом?
- Пожалуй, но сблизились мы последние два-три года. Я перестал быть обременен своими семейными заботами и часто останавливался здесь на несколько дней, тем более, что его здоровье оставляло желать лучшего.
- Вызывало тревогу состояние его здоровья в последнее время?
- Сердце не давало особых надежд.
- Понятно, что ему были противопоказаны волнения и эмоциональные перегрузки. Могло случиться так, что приезд племянника из России оказался толчком к ухудшению здоровья?
- Я тоже опасался этого. Но, к моему удовлетворению, положительные эмоции оказались полезны его организму.
- А мистер Моррисон был в близких отношениях с адвокатом?
- Не берусь утверждать это. Между ними существовали многолетние рабочие отношения; встречались и здесь, на вилле, но не очень часто. Нотариус был человеком замкнутым, немногословным, и их общение имело место, главным образом, вокруг шахматной доски. К контакту с другими членами семьи он не стремился, разве что с Беном.
- Тем не менее, как близкий семье человек был приглашен на этот обед и присутствовал, несмотря на свою замкнутость и нелюбовь к общественным мероприятиям.
- На то была другая причина.
- Мистер Бэрри, продолжите, пожалуйста, — это может оказаться важным.
- Приезд родственника из России.
- Желание познакомить их?
- И не только. Нотариус вел личные дела семьи Вольских, и Давид предполагал внести в них кое-какие изменения.
- Вам известно — какие?
- Это уже допрос, комиссар?
- Ни в коем случае, мистер Бэрри, но и не праздное любопытство; убийство или несчастный случай не оставляет нам иной возможности, кроме как установить истину, причем — в самые короткие сроки. Естественно, никто из присутствовавших в доме не будет обойден вниманием. Я ясно выражаюсь, мистер Бэрри?
- Вполне.
- Буду стараться делать это с подобающей ситуации деликатностью, и хотел бы, чтобы каждый отнесся с пониманием важности и необходимости откровенного диалога. Вы, при желании, могли бы в этом помочь.
Бэрри удивленно посмотрел на комиссара.
- Интересно, какого сорта информацию о семье вы ждете от меня?
- Вы меня неправильно поняли: вас, как врача и друга семьи, прошу оказать воздействие на всех родственников, чтобы они отнеслись к моей работе спокойно и объективно, по- возможности. Что же касается информации, известной лично вам и способной пролить свет, то я не сомневаюсь в ее важности. Например, вы уклонились от ответа о документе, который в тот вечер подвергся изменению. Мы в состоянии узнать это своими способами, но пострадает оперативность. Доктор, вам есть, что сказать мне?..
Бэрри отошел от окна и сел в кресло напротив комиссара.
- Да. Давид вносил некоторые изменения в свое завещание.
- Вам известно — какие?
- Нет, я не присутствовал при его подготовке и не читал. От меня, как от врача, требовалось лишь письменно подтвердить, что Давид Вольский сделал это в полном умственном здравии.
- После этого Моррисон, забрав документ, сразу же уехал?
- Нет, они вдвоем еще оставались беседовать в кабинете, а я ушел в отведенную мне комнату.
- Где находиться ваша комната?
- Как раз напротив этого кабинета.
- Как вы узнали о случившемся?
- Меня позвал Джон — слуга в доме, и сказал, что Давиду плохо. Когда я вошел в спальню, он был без сознания, а через несколько минут приехала скорая помощь.
- Моррисона в доме уже не было?
- Я не видел его.
- Был ли в этот момент в доме кто-то чужой?
- Я был слишком занят больным.
- Можете ли вы, как врач, много лет знающий организм адвоката, сказать: случившееся с его сердцем — это закономерный результат болезни или ответная реакция на стрессовую ситуацию? Я имею в виду, что он узнал о несчастье с Моррисоном.
- Ответ не может быть однозначным. С одной стороны — сердце Давида было сильно изношено, но в соответствующих тепличных условиях жизнь его могла продлиться, хотя утверждать это с полной уверенностью не рискнет ни один специалист. С другой стороны, если он узнал о трагедии Моррисона, это — верный путь к инфаркту.