- Но дело срочное, прошу сообщить ему.
- Я уже объяснил вам, что это невозможно. Положите ваш пакет на стол и рассказывайте. Кстати, что там внутри?
- Шахматы.
- Какие шахматы? Те, что были обнаружены в машине Моррисона?
- Да, сержант.
- Рассказывайте.
- Ничего не могу вам сообщить, а если комиссар не в состоянии со мной встретиться, приду в другой раз.
- Здесь так не разговаривают! Примите это к сведению и выкладывайте, зачем пришли!
Приказной и безапелляционный тон Уорбика вызвал протест, желание отреагировать в том же стиле, но, памятуя где он находиться, необходимо было сдержаться.
- Тем не менее, я предпочел бы сейчас уйти.
- Здесь решаете не вы, мистер Вольский.
Наум чувствовал, что если немедленно начнет отвечать, то наговорит глупостей; нужно досчитать до двадцати.
- Я жду.
- Мистер Уорбик, если мне не изменяет память, я ни в чем не подозреваюсь и пришел сюда добровольно. Кроме того, являюсь гражданином другой страны, так что вопрос о моем задержании вам необходимо решать с посольством Советского Союза и при участии моего адвоката.
Два тяжелых кулака сержанта, как два молотка, обрушились на крышку стола; сейчас он напоминал разъяренного бульдога, сдерживаемого коротким поводком. Нетрудно было догадаться, что будь на то его воля, Науму пришлось бы очень тяжко. Но только комиссар мог или отпустить этот поводок, или сдержать пыл своего коллеги. К чести Уорбика, ему удалось обуздать свой гнев.
- Хорошо, попытаюсь поговорить с сэром Шоу, хотя шансов на это немного — он болен и находится дома.
Долгие гудки, и, наконец, на другом конце провода подняли трубку.
- Миссис Шоу, говорит сержант Уорбик.
Не нужно быть физиономистом, чтобы прочесть нелицеприятность ответной реакции супруги комиссара: сержант краснел и закрывал ладонью микрофон, чтобы не выдать свою реакцию, среднюю между стоном и рычанием. По его красноречивым взглядам в сторону Наума следовало, что хотя бы часть «комплиментов», выдаваемых миссис Шоу, перепадет и ему.
Наконец, в монологе наступил перелом, потому что сержант назвал его имя и просьбу. Что произошло там, на квартире комиссара, остается загадкой, но менее чем через минуту Уорбик произнес:
- Слушаюсь, сэр.
И еще через полчаса миссис Шоу, радушно улыбаясь, открывала Науму дверь в квартиру.
Вид у комиссара был действительно больной: нос, и в здоровом состоянии немалой формы, походил на большую розовую грушу, глаза слезились, а голос напоминал басовые звуки трехрядной гармони. В кабинете было более чем тепло, но хозяин кутался в теплый халат.
- Извините, сэр, за настойчивость, но я не знал, что вы больны, а сообщение, с которым я приехал, на мой взгляд, срочное.
- Говорите, — прогудел комиссар, утопая в кресле у камина.
Наум достал шахматы и положил их на рабочий стол.
- Не могли бы вы, сэр, подойти поближе?
Высыпав фигурки на стол и разложив доску, он вытянул одновременно две кнопки, и обе крышки поплыли вверх, открывая ниши с бумагами. Выдержка у старого полицейского оказалась отменная: только брови, совершившие то же движение, что и крышки, выдали его реакцию. Вернувшись в свое кресло у очага, он медленно прочел документ. И, глядя на пляшущие в камине языки пламени, то ли Науму, то ли самому себе пробормотал:
- Закон бутерброда. — Повернувшись к гостю, добавил: — Завещание оставлю у себя и передам его в нотариальную контору. Думаю, что опоздал с просьбой о неразглашении этого открытия среди ваших родственников, не так ли, мистер Вольский?
Наум покачал головой в знак согласия.
- Но только с самим фактом, а не с содержанием документа.
- Почему такая половинчатость?
- Во избежание излишних осложнений или других неожиданностей. Хотелось бы получить ваш совет.
- Мистер Вольский, вы, мягко говоря, не искренни со мной; вам не требуется мое мнение, так что действуйте по своему усмотрению. Разве что, в первую очередь, найдите правильные слова для мистера Бена — это весьма важно и для него, и для вас. Что еще? Не сочтите за праздное любопытство: как вы раскололи этот орешек, или..?
- Нет, без «или». Это — мое личное творчество, и никто из членов семьи не замешан в этой истории.
Наум почувствовал, что излишне погорячился, и это не ускользнуло от внимания комиссара.
- Понимаете, сэр, есть понятие, которое я бы определил как диссонанс, несоответствие или диспропорция между частями одного целого. Представьте себе невозможное: на великосветском приеме самого высокого ранга появляется джентльмен в безукоризненно сшитом смокинге, но в сандалиях на босу ногу. Конечно, традиционная английская сдержанность окажется на высоте, но, согласитесь, что мысли и взгляды уважаемых гостей будут непроизвольно возвращаться к этой несуразице с вопросами «что?» и «почему?».