Тем вечером, однако, он почувствовал странную усталость. Профессор сжал ладонями пульсирующие виски, глядя невидящими глазами на страницы лежащей перед ним рукописи.
Он склонился над столом, борясь с чувством тошноты, постоянно возвращавшимся в последние дни. Длинные, убористые строки показались ему существами, наделенными загадочной жизнью; они двигались и тысячами ножек цеплялись за страницу.
Профессор Джарвис закрыл глаза и устало вздохнул. «Мне нужно поспать», — сказал он сам себе. «Любопытно, когда я в последний раз спал?» В то же время он тщетно попытался зевнуть и потянуться. Его блуждающий взгляд упал на настольную лампу — и он заметил, что существа покинули лист и ползут теперь, извиваясь, вверх по зеленому абажуру. Он снова вздохнул, пальцы зарылись в бумаги в поисках кнопки электрического звонка. Почти сразу же, как показалось профессору, он услышал тихий и далекий голос Джона, доносившийся из тени, куда не достигал свет лампы.
— Джон, если вы в самом деле там, будьте добры, зажгите свет, — сказал профессор. — Джон, — продолжал он, моргая в неожиданно ярком свете и уставившись на камердинера, — когда я в последний раз спал?
— Сэр, вы не спали уже неделю, только дремали время от времени на кушетке, сэр, но это не в счет. Если позволите дать вам совет, сэр, вам лучше всего немедленно отправиться в постель.
— Гм! — произнес профессор. — Благодарю вас, Джон, но ваш превосходный совет, к сожалению, неприменим. Я пишу заключительную главу и обязан ее закончить. До тех пор сон исключается.
— Прошу прощения, сэр, — начал Джон, — но если вы попробуете раздеться и лечь в постель как полагается…
— Не будьте глупцом, Джон! — вскричал профессор, охваченный внезапным приступом гнева, который совершенно не вязался с его обычно миролюбивым характером. — Неужели вы думаете, что я не поспал бы, если бы мог? Разве вы не видите, что я мечтаю заснуть? Я заснул бы, понимаете вы, но не могу — я знаю, что отдыха мне не ведать, пока я не закончу книгу, а это будет примерно на рассвете, — и профессор поднял глаза на Джона.
Густые брови профессора нахмурились, глаза горели неприятным светом на бледном овале лица.
— Если бы только вы перестали пить так много кофе, сэр! Говорят, кофе плохо действует на нервы.
— Думаю, это верно, — вставил профессор, вновь заговоривший привычным мягким голосом. — Да, полагаю, это верно. К примеру, Джон, прямо сейчас мне кажется, что вон там из-за портьер высунулась рука. Однако эта умственная установка в некоторой степени совпадает с темой последней главы, где говорится о психических силах природы. Конкретно, Джон, я имею в виду следующий отрывок:
«Таинственная сила, которую некоторые именуют душой, при условии должного развития способна на некоторое время отринуть телесность и воспарить в бесконечные пространства, нестись на крыльях ветра, гулять по дну морей и рек и даже вселяться в тела давно умерших людей, если те еще не разложились».
Профессор откинулся в кресле и продолжал, словно размышляя вслух:
«Все это было известно столетия тому назад, в особенности жрецам Исиды и древним халдеям, а сегодня частью практикуется факирами и тибетскими ламами; но невежественный мир видит в этом не более чем дешевые фокусы». Кстати, — прервал он сам себя, вдруг заметив, что Джон по-прежнему стоит перед ним, — разве вы не просили отпустить вас до завтрашнего дня?
— Да, просил, сэр, — замялся Джон, — но я подумал, что отложу свои дела, раз вы… раз вы так заняты, сэр.
— Пустяки, Джон, не тратьте вечер впустую, уже поздно. Сварите еще кофе и можете идти.
Джон помедлил, но встретился глазами с профессором и подчинился; поставив кипящий кофейник на приставной столик у локтя профессора и приведя комнату в порядок, он направился к двери.
— Я вернусь утром, к восьми часам, сэр.
— Очень хорошо, Джон, — сказал профессор, попивая маленькими глотками кофе. — Спокойной ночи, Джон.
— Спокойной ночи, сэр, — отозвался Джон, закрыл за собой дверь и на секунду остановился за нею, покачивая головой.
— Его нельзя оставлять одного, — пробормотал он, — но я вернусь утром, еще до восьми. Да, постараюсь вернуться еще до восьми.
С этими словами он повернулся и удалился по коридору.
Профессор долго сидел, согнувшись над столом. За последние полчаса он не написал ни слова — где-то у него в затылке, казалось, стучал молоточек; это мягкое, неторопливое и ритмичное постукивание только оттеняло тишину вокруг. Медленно и постепенно профессор погрузился в ожидание, безрассудное и настойчивое ожидание чего-то, что подбиралось все ближе и ближе при каждом стуке молоточка. Он не понимал, что именно приближается, был бессилен остановить это приближение — он только знал, что это нечто близится, и ждал, напрягая слух, прислушиваясь к неизвестности.
Внезапно, где-то в раскинувшемся далеко внизу мире, часы пробили полночь. С последними ударами в коридоре послышались шаги, в дверь постучали и кто-то начал теребить дверную ручку. Профессор встал, дверь распахнулась, в кабинет проследовал коротенький, толстенький джентльмен, примечательный главным образом круглым румяным лицом и ежиком седых волос, и принялся трясти руку профессора, без умолку выпаливая отрывистые быстрые фразы, давно ставшие отличительным признаком Магнуса МакМануса, чьи исследования в Нижнем Египте и на берегах Нила, проведенные в последние десять лет, сделали это имя знаменитым.
— Дорогой Дик, — начал он. — Боже правый, да ты выглядишь совсем больным — ужасно — как обычно, перетрудился, а?
— Магнус! — воскликнул профессор. — Я думал, ты в Египте?
— Точно так — был — вернулся на прошлой неделе с образцом — провел три дня в Нью-Йорке — должен сейчас же возвращаться на Нил — купил вчера билет — отплываем завтра — в полдень. Видишь ли, Дик, — продолжал Магнус, расхаживая по комнате, — получил телеграмму от Тарранта — смотритель на раскопках, помнишь — говорит, наткнулись на монолит — коптские надписи — может оказаться чем-то важным — очень.
— Да, — кивнул профессор.
— Так что зашел к тебе, Дик — попросить, чтобы ты присмотрел за моим образцом — подумал, ты не будешь возражать — пока я не вернусь.
— Да, конечно, — рассеянно сказал профессор.
— Без сомнения, величайшая находка века, — продолжал Магнус, — колоссальное значение — вся египетская история предстает в новом свете — во всем мире, насколько известно, нет другой такой мумии.
— Что? — воскликнул профессор. — Ты сказал «мумия»?
— Разумеется, — кивнул Магнус, — но термин неуместен — больше чем обычная высохшая мумия.
— И ты… ты привез ее сюда, Магнус?
— Конечно — она снаружи, в коридоре.
Профессор отчего-то задрожал и снова почувствовал тошноту.
— Чертовски трудно сюда — неудобна для перевозки, понимаешь, — Магнус, продолжая говорить, повернулся и вышел. В коридоре послышался шум голосов, шарканье подошв, спотыкающиеся и приближающиеся шаги, как будто носильщики волокли тяжелый груз — и над всем этим разносился взволнованный голос Магнуса.
— Поосторожней — не заденьте косяк — ровно, ровно держите, не трясите — здесь прямо — вот так.
Вновь появился Магнус. За ним следовали четыре грузчика, согнувшиеся под тяжестью чего-то среднего между длинным ящиком и гробом. Под руководством Магнуса они опустили этот предмет на пол в свободном углу.
— А теперь, — вскричал Магнус, когда они остались одни, и достал из кармана маленькую отвертку, — я покажу тебе — глазам своим не поверишь — как и я — это просто чудо, Дик — публика будет изумлена — так и будут сидеть, как дураки — с разинутыми ртами.
Один за другим Магнус вывинтил шурупы, державшие крышку. Профессор наблюдал, широко раскрыв глаза, и ждал — молча ждал.
— Этот образчик — откровение в искусстве мумификации, — продолжал Магнус, возясь с последним шурупом. — Никакого высохшего, сморщенного, набитого бальзамичес-ми веществами сгустка человека — кто бы это ни сделал, он был гением — определенно — внутренности не извлечены — черт бы побрал этот шуруп — тело совершенно, как при смерти — клянусь, Дик — не менее шести тысяч лет — вероятно, старше. Говорю тебе — настоящее чудо — а впрочем — суди сам! — и с этими словами Магнус отложил отвертку, поднял тяжелую крышку и отступил в сторону.