Пролог
1929 г.
Алексей
Эта история началась теплой июльской ночью, когда мне было семь лет. В тот год я как раз собирался идти в школу, и мое последнее детское лето прошло в бесконечных хлопотах: от покупки прописей с промокашками до упорных попыток мамы научить меня правильно окунать перо в чернильницу. Мы всей семьей ехали на отдых в Крым. Намотавшись за день и насмотревшись в окно на бесконечные товарные составы, вокзалы и аккуратные платформы с рисунками поездов, я сладко заснул под стук колес.
Я проснулся от надсадного рева паровозов на громадной станции: кажется, у нее было причудливое название Лозовая. Стояла глухая ночь — час или половина второго. Поезд, видимо, отправлялся, и стрелки с грохотом начали сходиться. В закрытом белыми занавесками окне были видны освещенные фонарями силуэты громадных привокзальных тополей и водонапорной башни, похожей на старинный замок из книжек. Мама сладко спала на соседней полке, а отец стоял в коридоре в своей оранжевой дорожной рубашке и курил с незнакомым мужчиной в желтом костюме. Он ехал в нашем купе, и за минувший вечер они с отцом хорошо сошлись друг с другом. Невысокого роста, коренастый и в круглых роговых очках, он, кажется, отвечал за строительство какого-то уральского комбината, и им явно было о чем поговорить.
Свет фонаря бил в окно сладкой предкурортной белизной. Мне казалось, что колеса сами собой отстукивают «К морю! К морю! К маякам!» Отец и его попутчик с наслаждением дышали ночным воздухом через открытое окно. Они говорили непонятные мне слова «КВЖД», «Чан Кайши», «Гоминьдан», «Шанхай», «Болдуин»… Что они означали, я толком не понимал. Слушая разговоры взрослых, я знал только, что в Китае идет война и этот таинственный Чан Кайши нам то ли друг, то ли враг… Как это возможно, я не знал. Но я твердо знал, что мне хорошо от того, что я лежу ночью в купе, укрытый мокроватой простынью и слушаю украдкой разговоры взрослых. Мне было приятно от того, что поезд мчится через грохочущий металлический мост, а затем влетает в туннель. Мне было страшновато, а отцу и его попутчику — нет. И я хотел поскорее вырасти и стать взрослым, чтобы увидеть ту самую КВЖД, узнать, кто такой Чан Кайши и почему его любят англичане. Взрослая жизнь казалась мне невероятно интересной и счастливой.Поезд затормозил на небольшой станции. Огни фонарей освещали составы с серыми цистернами. Пахло вагоном, паровозной гарью, табачным дымом и железнодорожным мазутом, которым часто покрыты летние шпалы. А еще пахло летом и приближавшимся теплым морем. Отец достал новую папиросу, а мне совсем не хотелось спать. Мне хотелось лежать и слушать дальше разговоры — пусть даже я не засну всю ночь.Тогда я еще не знал, что мы едем всей семьей в последний раз.
***
Следующий раз я проснулся около шести часов. Все спали. Потянувшись, я скорее полез к окну в деревянной раме и отодвинул белые занавески с рисунками синих поездов. На деревянном столике стояли два стакана в узорных металлических подстаканниках: видимо, отец и наш сосед попили чай перед сном. Рядом лежала газета с очками нашего попутчика: у него, в отличие от моей мамы, не было очечника. Я посмотрел в газету и улыбнулся: там было что-то про Китай и упоминался Блюхер — это имя я слышал от родителей. Рядом лежала газета отца, открытая на том развороте, где публиковались шахматные задачи: он очень увлекался шахматами и даже играл в них по переписке. Вчера отец так и не смог решить пример с королем, и забавно грыз карандаш, бормоча про ладью и коня даже за чаем. Мама тихо лежала, уткнувшись в подушку, а я жадно посмотрел в окно.Поезд стоял на станции Алчевская. Из окна виднелось низкое здание вокзала то ли из светло-коричневого, то ли из желтого кирпича. Прохожих было мало: летнее утро вступало в свои права. На стенде висели газеты, которые можно было почитать прямо на перроне. Мимо по свободному пути пропыхтел паровоз, важно выпуская белый пар. В отдалении от вокзала были видны две громадные домны. Мы тронулись. Начинался Донбасс, и я с нетерпением припал лицом к оконному стеклу, ожидая увидеть много интересного.Стрелки со звоном начали сходиться, и замелькали кирпичные заводские стены. Поезд мчался мимо составов с углем и сыпучих вагонов в виде перевёрнутых трапеций. На некоторых путях растопленные паровозы стояли, готовые к выходу, выбрасывая в летнее утро кипящие облака пара. Невдалеке стояли насыпные холмы — терриконы, как называл их отец. Затем поезд встал на маленькой станции Кипучая. Пожилой дядечка в подтяжках покупал газету, а мимо него пронеслись ребята в синих блузах. Напротив пыхтела круглая водонапорная башня. Нет, нас, видно, она заправлять не будет.И снова замелькали домны и терриконы, кирпичные сваи пригорков и сложенные штабелями новенькие шпалы, хранилища мазута и вагоны с углем. Поезд явно подходил к большой станции. Мне стало ужасно интересно, что это за станция, как вдруг с верхней полки спрыгнул тот самый человек в желтом костюме и очках. Правда теперь он был в легкой синей пижаме с белыми прожилками.— Привет! — заговорщицки подмигнул он мне.— Доброе утро… — улыбнулся я.— К Дебальцево подъезжаем? — посмотрел он в окно. — Здесь главная ветка.— Вы все станции помните? — спросил я с неподдельным удивлением.— Я тут в двадцать третьем много покрутился, — заулыбался мой сосед. — Наизусть все знаю. — Он лихо переоделся, и стал снимать полотенце.— Наизусть? — с недоверием прищурился я. За окном как раз мелькнули водонапорная башня и перрон.— Наизусть, — снова улыбнулся он.— Ну, вот что было перед Ал… Алчевской, когда я спал?— Углегорск, — не задумываясь ответил мужчина. — А за ним — Славяносербск и Родаково.— А потом? — мне самому было очень интересно узнать, что же было ночью, когда надсадно ревели паровозы.— А перед ними шли знаменитые Родаковские туннели… — Наш попутчик прищурился на летнее солнце. — Да спрашивай, спрашивай мне самому рассказывать про них интересно!Он быстро открыл желтую дверь купе. Я подумал, что мне тоже пора умыться. Быстро надев брюки и темно-серую рубашку, я поплелся за попутчиком. Его, кажется, звали Всеволод Эмильевич… В коридор выходило одиннадцать дверей — красные, блестящие с жёлтыми ручками. В вагоне было почти пусто, только незнакомая девушка стояла в отдалении с полотенцем. Станция. Чтобы умыться, нужно ждать, когда отправят поезд. Служащая вокзала в форме стояла на перроне с маленьким флажком, готовясь взмахнуть им, дав сигнал для отправления поезда.— Мама говорит, что это железнодорожный узел, — захотел показать я свою осведомленность.— Ну, это еще не узел, — карие глаза попутчика весело смотрели на меня. — Вот следующая, Горловка, — настоящий узел! Или Чаплино… Будем проезжать сегодня.— А почему тут такой вокзал? — изумился я, глядя на громадное здание из красного кирпича, украшенное деревянной башней с часами.— При царе строили еще… Тогда царский министр Витте хотел пофорсить: смотрите, мол, какие у нас вокзалы! Денег бросали немерено, да все ни на что…— Нас заправлять не будут? — я посмотрел на красную водонапорную башню. На путях за вокзалом раскатисто проревел готовый к отправлению паровоз.— Нет, нас в Горловке заправят, там паровоз менять будут. Скоро уже, — кивнул он.Девушка на перроне махнула флажком, и поезд помчался вперед. Мы со Всеволодом Эмильевичем сразу пошли умываться. Когда я вышел из уборной, то с удивлением заметил, что станция словно и не кончалась. Мимо постоянно шли по три-пять путей на фоне терриконов. Некоторые пути улетали под горку, где стояли по десятку товарных составов.— Грузовые горки, — махнул мне попутчик. — Там держат составы для переформирования.— А это как? — не понял я.— Вот смотри. Нужен нам в Ленинграде уголь? — Я кивнул. — А как его везти из Артемовска в Ленинград? Не будешь же ты гонять составы каждый день то в Ленинград, то в Псков, то в Казань?— Это сколько надо гнать составов из одного Артемовска! — задумался я. Мимо нас мелькало небольшое озеро, заросшее камышами и залитое мазутом.— Молодец, просек! Вот и везут уголь сначала до ближайшей узловой станции, Горловки, ну, а там решают, куда с чем вагоны отправлять. А пока решают — их на горку ставят, чтобы нам ехать не мешали, — подмигнул он.Утреннее небо становилось все более синим. Всеволод Эмильевич нажал на желтую ручку купе и открыл дверь. Мама уже проснулась и сидела у окна, надев белую блузку, темно-синюю юбку до колен и белые босоножки. Хотя мать только собиралась умываться, она уже успела причесать кудрявые каштановые волосы и достать пудреницу.— Доброе утро, Наталья Филипповна! — улыбнулся ей наш спутник,— Доброе, — мягко улыбнулась мама в ответ. — Алексей, ты умылся? — строго посмотрели ее карие глаза. — Подожди, дай посмотрю, не дергайся. Опять уши как у свинЬюши! — Это слово мама выговаривала всегда с забавным акцентом.— Мама… — поезд как раз мчался мимо горки, заставленной составом с углем.— Без мам! Немедленно почисти их в коридоре, потом возвращайся завтракать!— Угу… — мне было не слишком приятно, что мама так жестко ставит меня на место в присутствии соседа, которому я хотел показаться взрослым. — Мама, я могу выйти погулять в Горловке?— Алекс, что за чушь? Ты можешь отстать от поезда! — поморщилась мама.— Не волнуйтесь, Наталья Филипповна, я выйду покурить и возьму с собо