Женьку было жаль немного, но в то же время стихи были весьма правдивы. Он действительно будто не собирался учиться без подсказок.
Я посмотрел в правый угол и сразу почувствовал радость. «Повезло» и Вике. И, надо сказать, очень заслуженно. За партой была нарисована спящая Виктория. В мечтах она плыла по озеру в лодке и курортной шляпке. Ниже виднелось:
«Я однажды ненароком
Задремала за уроком.
Мне уютно и приятно,
Я на лодочке плыву,
И одно мне непонятно,
Что во сне, что наяву.
Вдруг неведомо откуда
Раздается вдалеке:
— Так, Виктория, к доске!»
— Даа, выспаться не дают, — усмехнулась язвительно Маша.
— Будто сама прямо отличница, — проворчала Вика. — Будто вы все только и думаете что об уроках!
— Викусик-то замечтался… — прыснул я.
Сам не знаю почему, но мы с Незнамом прозвали Викторию «Викусиком». Как-то на математике Вику вызвали решать задачу, и она, тяжело вздохнув, пошла к доске. «Маленькая Вика», — шепнул ехидно Антон. «Викусик», — почему-то непроизвольно вырвалось у меня. Перед глазами стоял образ Забалованного ребенка, которому дают конфету. С тех пор за ней так и закрепилось это прозвище — «Викусик».
— Это не преступление, — закатила глаза Вика. — Вот ты, ты каждую секунду думаешь только об уроках и ни о чем другом? Не верю!
Впрочем, вопли Викусика были еще мелочью. Рядом стоял Вовка Солнцев, состоящий на газету, нахмурив брови. Шмыгнув длинным носом, он злобно посмотрел сначала на эпиграммы, затем на Юльку и Настю. Я прыснул: Вовец сейчас просто бросится на карикатуру. Я посмотрел на газету:
«Когда душа с гордыней заиграет,
Уже других она не замечает,
В слепом зазнайстве,
напускная спесь
Взывает, что большой имеет вес.
Не слышит с обращением вопроса,
Себя считает — Богом,
выше солнца, с иронией взирает сверху вниз,
В себе взрастив, уродство и каприз»
— Вы за это заплатите, — решительно заявил Вовка, раздувая ноздри.
— Непременно, — насмешливо протянула Юля.
— Неужели правда пожалуется? — Настя с интересом посмотрела на меня.
— Может! — раздался голос Влада. — Это не Вова, а Вовец!
Лена Туманова, обутая в новенькие лакированные туфли на каблуках бледно-розового цвета смерила Миронова изучающим взглядом. Они не особо общались между собой, но фраза ей понравилась, да и не только ей, так как все рассмеялись.
Я посмотрел на стенгазету и уже не мог подавить нового всплеска смеха. Естественно, Ирка решила нарисовать карикатуру на Мишу Иванова. Поскольку он иногда опаздывал, то был нарисован в зимней шапке-ушанке, растерянно смотрящим из-под очков. Вверху была надпись: «8.15». Мишка, правда, никогда не опаздывал так сильно, но Ирка для усиления эффекта решила его нарисовать так. Ниже стоял короткий ехидный стих из модной тогда песни:
«Не спи, вставай, кудрявая,
В цехах звеня,
Страна встает со славою
Навстречу дня».
Интересно, Настя ли нарисовала такую злую карикатуру на Мишку? Нет, похоже… Она стояла, потупив голову, у подоконника.
— Ну опоздал человек раза, два и? — донесся до меня ее немного обиженный голос. — Не повод для карикатуры.
— А что, Мишка высочайшая персона, не подлежащая критике? — бросил Влад. — «Проснись и пой».
— Вот именно. Вставать пораньше надо, — нежно засмеялась Лена, поправив белокурые волосы.
— Ещё бы! — насмешливо добавила Вика. — Кто его, несчастного, ещё пожалеет, кроме Настеньки!
— Недостаткам — беспощадный бой! — важно сказала Ира. Она, кажется, была ужасно довольной, что ей можно ощущать себя главной.
— Ты, Француз, что думаешь? — как-то жалобно спросил Женька.
— Не вижу, что такого особого в Мишке, — пожал я плечами. — Почему на тебя можно рисовать карикатуру, а на Мишку нельзя?
— Вот! — Ирка подняла длинный тонкий пальчик. — Правильно Леша говорит: ничего особенного в Мишке нет. Такой же лодырь и бездельник, только много из себя воображает.
— Неужто наш Мишка действительно проспал? — насмешливо предположила Лена, осмотревшись. — Что-то его не видно.
— Появится, — махнул рукой Влад. — Иванов надолго не пропадал.
— А если, правда, Вовка пожалуется? — тихо сказала Ирка, пока мы шли на урок.
— На что? — вскинул я брови. — Что на него карикатуру нарисовали? Так это часть стенгазеты. И не на него одного.
— Тоже верно… — Аметистова как-будто согласилась, но ее голосу не хватало уверенности.
К сожалению, она оказалась права. Сразу после первого урока к нам зашел председатель совета дружины Сбоев и строго потребовал, чтобы мы впятером (Антон, Ира, Настя, Юля и я) немедленно зашли в учительскую. Надо так надо. За столом сидели двое: Волошина и Вера Сергеевна, а перед ними лежал наш номер стенгазеты. Неужели сняли? Волошина, недовольно сопя, что-то обводила в тексте. На лице Веры Сергеевны не было ничего, кроме обычной мечтательной полуулыбке. Сбоев, притих, сел рядом с ней.
— Ну, гвардия! — холодно посмотрела на нас Марина. — Теперь расскажите мне все пятеро, как это пионерский актив дошел до такой жизни!
Мы переглянулись. Я посмотрел на огромный деревянный шкаф, явно не понимания что происходит. Испуганная Ирка хлопнула синевато-зелеными глазами («цвета морской волны», как когда-то говорила Настя). Впрочем, Ирка в своём репертуаре: командовать обожает, но при первой трудности дрожит, как кролик. «Боевой кролик», — подумал я.
— До какой? — спросил Антон.
— Это я хочу спросить вас, до какой, — холодно сказала Волошина.
Мы снова непонимающе посмотрели на нее. Юлька уставилась в пол.
— Мне сказала Аметистова написать вычурный стих про Солнцева, я и написала, — вздохнула Янова, посмотрев на свои блестящие черные туфли.
— А если бы Аметистова сказала тебе выпрыгнуть с седьмого этажа, ты бы тоже выпрыгнула? — хмыкнула Волошина.
— Мышление ребенка пяти лет, — бросила Вера Сергеевна, не отрываясь от тетради.
— Я… — робко начала Юля.
— Хватит, игра в дурочку тебя не спасет! — строго посмотрела на нее Маринка. — Теперь ты, Аметистова… Как ты, председатель совета отряда, могла допустить такую дрянь?
— Я не знала, что там будет… — всхлипнула Ирка.
— Думаешь, себя этим выгородить? — ехидно спросила Волошина. — Мол, я не я и корова не моя? Не выйдет, председатель отвечает в первую очередь. -По хорошему, вас всех надо немедленно исключить из пионеров, сорвать галстуки и передать на комсомольское собрание, — Сбоев, достав карандаш, постучал по столу.
— Ну, об этом пока речь не идет, — улыбнувшись, подала голос Вера Сергеевна. — Но произошедшее, к сожалению, удручает.
Я смотрел на стоявшую перед ней хрустальную вазу. Что в самом деле происходит? В кабинете стояла зловещая тишина. Я силился и никак не мог понять, неужели стихи на Вовца или Викусика могут считаться таким преступлением?
— Редактор здесь? — кивнула Волошина. — Вот и пусть расскажет, как дошел до такой жизни. Как советские пионеры, актив, — выразительно посмотрела она на Антона, — могли дойти до такой жизни, что пишете о Боге?
Вот оно что… Значит, Вовец донес, что… Я смутно припомнил стихотворение. Да, там и правда было слово «Бог», да еще с больший буквы. Глупость, это же только стих. И все-таки…
— Я не писал про Бога… — вдохнул Антон. — Эпиграммы писала Янова… А я газету, а глаза не видел до выхода…
— Думаешь, это тебя оправдывает? — холодно посмотрела Волошина. — Ты умыл руки, хотел себя обезопасить? А то, что такая дрянь будет висеть на стене, тебя не волновало?
— Я признаю это ошибкой… Не подумал… — вздохнул Антон.
— Не подумал, что ошибка политического свойства? — ехидно спросила Марина. -Так и надо говорить сразу, а не когда тянут за язык.
— Его по-хорошему надо снять с поста главного редактора! — холодно посмотрел Сбоев. — А Янову за такие стишки пора бы и лишить галстука! Позор! Советская пионерка думает о Боге! Ей разве место среди пионеров?
Я задумался. Что можно сделать? Если бы только это написала не Юлька… Нет, Юлька… Увы… Или? Стих мне напомнил вычурный сонет… Так, хорошо… А если это будет не ее стих, а чей-то еще? Чей? «Пушкина», — горько подумал я, глядя на визу. Нет, не пойдет. Пушкина не Пушкина… Лучше Лермонтова. Пожалуй… Списали у Лермонтова не значит, что вели религиозную пропаганду…