Я сошел на маленькой станции и пошел по асфальтированной дороге мимо дач. Дача, где жили Гришковы, находилась в глубине леса. Пока я шел мимо домиков, в полисадниках которых росли
Я присмотрелся получше. Мачеха Влада была невысокой белокурой женщиной лет тридцати пяти, не худой, но достаточно изящной и гибкой. Короткие белые волосы рассыпались легкими кудряшками. Голубые глаза смотрели холодно и немного… то ли властно, то ли жестко, точного слова я подобрать не мог. Во всем ее облике была порывистость и четкость, хотя при этом она чем-то напоминала веселую, хотя и самоуверенную, девчонку. Во всяком случае короткое бежевое платье и красные туфли ей хорошо шли. Эх, рискну!
— Елена Андреевна! — окликнул ее я.
— Да? — резко повернулась женщина, но тотчас почему-то улыбнулась. У нее был мелодичный, хотя и жесткий голос.
— Елена Андр…
— Ты, наверное, Алексей Суховский? — уже тепло улыбнулась она.
Я кивнул. Невдалеке послышался стук дятла.
— Влад с Викой мне много рассказывали о тебе. А внешне: да, ты правда очень похож на отца! — в ее холодных глазах вдруг вспыхнула веселая искра.
— Спасибо, — улыбнулся я. — Елена Андреевна, у меня к вам дело, — сказал я.
— Что же, идем к станции. По дороге обсудим, — охотно сказала женщина.
Невдалеке виднелся песчаный косогор, заросший невысоким ельником. Песок был при этом не желтым, а каким-то совсем грязно-серым. На обрывах росли кусты полыни и еще какая-то неизвестная мне трава. Глядя на полынь, у меня что-то екнуло внутри: я вспомнил полынные поля возле станции Чаплино в то утро, когда мы последний раз ехали всей семьей на море. Женщина, однако, свернула к сосновому бору и быстро пошла вперед.
— Здесь на станцию быстрее, — сказала она, словно мы были приятелями.
— Елена Андреевна, я слышал, что Вы хорошо знали моего отца, — начал я без подготовки. Прогонит — и черт с ним, значит прогонит. Но дама только находу поправила маленькую белую сумочку,
— Это Влад, паршивец, проболтался? — нахмурилась женщина. Меня снова удивил ее голос: смесь детской капризности и жесткости.
— Елена Андреевна, не ругайте его, пожалуйста, — выпалил я. — Он меня поддерживал. И дело важное… Понимаете, я не верю, что папа покончил с собой! — выпалил я.
Мать Вики ничуть не смутилась моей бессвязной речи, а только снова поправила сумочку.
— Знаешь, Леша… Ты не против, если я буду тебя так звать?
— Нет, только за! — Ветка сосны шелохнулась, словно на нее села какая-то крупная птица.
— Так вот, Леша, я тоже не верю. Не такой он был человек, чтобы покончить с собой. Мы познакомились с ним в двадцать первом, на Третьем конгрессе Коминтерна. Я была переводчицей, поскольку знаю немецкий и польский. И тоже потихоньку ищу нити.
— А я знаю, что против отца плел интриги некий поляк Варский. На Пятом конгрессе, — уточнил я на всякий случай. — Там дело Суварина было как раз. Вы не знаете случайно этого Варского?
Я думал, что она смутиться, но женщина кивнула, словно я говорил прописные истины.
— Ежи Адольфа Варскрго? Знаю. Неплохой человек, хотя и очень горячий. Да, размолвка из-за дела Суварина у них была. Но, поверь, она не была фатальной! Твой отец очень расстроился, что Варского исключили из ЦК Польской коммунистической партии. Едва ли он бы расстроился, будь Варский его врагом.
— Но Варский, я слышал, делал кое-какие пакости отцу…
Женщина остановилась и дернула замок сумочки. Затем ее холеная белая рука с острыми красными ногтями достала оттуда пачку дамских сигарет и зажигалку.
— Ты не против, если я закурю? — спросила она. — Давай начистоту: ты подозреваешь Варского?
Отпираться было бессмысленно. Синие глаза Елены Андреевы смеялись, глядя на меня. Я ожидал чего угодно, но не такого поворота беседы.
— Честно — да, — вдруг выпалил я.
— Ценю откровенность и смелость, — снова улыбнулась женщина. — Но, поверь, Леша, ты на ложном пути. Варский сам пострадал из-за того дела, — выпустила она струйку табачного дыма. — И никакой выгоды Варский, кроме позора, не получил.
— Но, говорят, он выкрал у отца какие-то важные тезисы его речи против Суварина? Или сочинил их, чтобы его опорочить… — сказал я.
— Тезисы правда были, — выпустила Елена Андреевна струйку табачного дыма. — Я слышала их разговор на Конгрессе.
— В кулуарах? — спросил я. Стук дятла становился все отчетливее.
— Нет, прямо в зале, — покачала головой женщина. — Они говорили о них открыто. Отец твой, как обычно, шутил, — тепло улыбнулась она. — «Вот тебе тезисы моей речи: ходим e2-e4, а потом конем!»
— Он очень любил шахматы! — сказал я. — Все мечтал мат конем и королем поставить.
— Игрок он был блестящий, — подтвердила женщина. — Но я не о том. Понимаешь, он сам отдал тезисы Варскому. И не тихо, тайком, а в зале со смехом. То есть, не видел никакой опасности.
— А Варский говорит, я слышал, что эти тезисы выкрала какая-то женщина… — прищурился я.
— Может быть. — Пристально посмотрела на меня женщина. Елена Андреевна казалось милой, но, глядя на стальной блеск ее глаз и резкие движения, я подумал, что не хотел бы встать у нее на пути.
— Но подумай вот над чем… Варскому не было резона играть против твоего отца. Зачем ему менять тезисы? Что получил от этого Варский?
Женщина снова затянулась, и мы осторожно пошли дальше по тропинке в бор. Кое-где уже виднелись скворешницы — свидетельства приближавшегося дачного поселка.
— Может, Варский хотел избавиться от моего отца в силу каких-то причин? — предположил я.
— Может быть, — пожала плечами женщина. — Но тогда, согласись, Варский подменил бы их тихо и незаметно, а не у всех на виду. А так… Теперь что ни случись — все знают, что виноват именно он.
Я потупился, действительно сраженный этим доводом. Высокая трава, в которой вертелись мухи и осы, казалась мне сейчас невероятно дикой.
— Выходит… Варский думал, что виноват отец, а отец — что виноват Варский? — потер я лоб.
— Так, — кивнула женщина. — А ведь они были близкими друзьями по Польской войне! Кому-то не нравилась их дружба…
— Скажите, а что было дальше с теми тезисами? — спросил я.
— А! Вот это уже целая история. Сначала они ходили в списках. Потом их опубликовали осенью двадцать четвертого года, когда шла борьба с Троцким. Твой отец был не очень доволен, что это сделали без его разрешения. Поползли слухи, что текст тезисов не совсем верный… Вот тогда он и ушел из Исполкома Коминтерна… — грустно вздохнула женщина.
— А почему?
— Вокруг него начались скандалы, подозрения… А в двадцать седьмом накануне Пленума его в прессе чуть ли не обвинили в троцкизме… Потом извинились, конечно, но остались.
Я внимательно слушал, стараясь понять. Сосны еле попадались, но уже пошли фруктовые деревья с запекшейся горячей смолой. Возле деревянных домиков стали попадаться газоны из ромашек и так похожих на них белых и кремовых звездочек. Сейчас эти цветы росли почти везде возле маленьких домиков. Замшелая крыша полуразрушенного дома изрядно поросла мхом.
— А где опубликовали его тезисы? — спросил я, прислушиваясь к веселому щебету воробьев. Напротив стоял колодец, аккуратно обитый досками
— В журнале «Большевик», — охотно ответила Елена. — Накануне Пятнадцатого съезда они помогли Валериану.
— А кто выступал против него?
— Некий Мишколин, но по слухам за этим стоял сам Вардин… Но это только слухи, — женщина предупредительно подняла вверх белую ладонь.
— Отцу это помогло?
— Отчасти да… Но подозрение там, — указала она вверх, — остались.
Невдалеке послышался быстрый стук колес: мы в самом деле приближалась к станции. Ближе к платформе пошли уже настоящие, хотя и полуразваленные домики, с яблочными садами. В воздухе крепко пахло смородиной.
— Ладно, мне пора, — кивнула женщина. — Рада была с тобой познакомится. Заходи к ним в гости.