— Запутанная история, — нахмурила брови Вика. — Интересная история получается с этими тезисами. Но Примаков думаю неправ — ну, вдруг Варский невиновен? Если он никакой выгоды кроме позора, не получил — зачем ему красть тезисы твоего отца, особенно если они в хороших отношениях?
— А если все же повинен? — спросил Влад. — Тогда Примаков прав?
— Говорили, их выкрала некая женщина. И Настин отец ее упоминал! Некая Вера!
— Ну он не говорил, что их выкрала именно она. Но, возможно, и она.
— Вот-вот! Почему бы и нет? — подхватила быстро Вика. — Надо только выяснить, что же это за Вера такая! Может сохранились какие фотографии с этой женщиной, какая-нибудь информация о ней?
Эх, попробую! Я наклонился и рассказал им, наверное, самую интересную часть истории — про нашу Веру Сергеевну. Как я узнал по жесту, где она поправляла шляпу. И как я нашел ее на одной старой фотографии отца. Во всяком случае, женщина с фотографии была практически ее копией.
— Ну, жест при поправлении шляпки — это не доказательство, — фыркнул Влад.
— Не доказательство. Но Вера жила в Москве, — это раз, — загнул я палец. — И однажды после истории со стенгазетой, где Вовец накрысятничал, она сказала, что я похож на него. Значит, Вера его знала.
— Знаешь… — к моему удивлению Вика восприняла мой рассказ более серьезно. — Мама просто не переваривает Веру. Та на родительском собрании что-то на меня нападать стала, а мама говорит: «Вы, учительница литературы, должны оценивать учеников только по тому, как они знают Пушкина и Гоголя. Остальное вас касаться не должно!» Еще мама говорит, когда Вера жалуется на дисциплину: «Еще я должна вникать в каждую вашу мелочь!»
Я задумался. Раньше бы я не обратил внимание на эти слова Вики, но теперь… Ее мать знала моего отца и, похоже, они друг с другом были в отличных отношениях. Вера, похоже, тоже знала моего отца и тщательно скрывает это. Я и не заметил, как я стал размышлять вслух, Влад скептически качал головой, а Вика кивала в такт. Вдруг Вику прорвало.
— А еще мама говорила, что Вера на Большой Никитской жила, помнишь?
— Вера? Нет… — проворчал Влад.
— Ну как нет? — наступала Вика. — Как нет? Она же пришла с родительского собрания и недовольно говорила: мол, Вера, себе цены не знает, и не спроста — раньше жила в Москве на Большой Никитской в самом центре.
— Да? Так можно запросить тогда про ее адрес в Москве? — поднял с надеждой брови.
Раздался надсадный гудок. Поезд как раз прибыл на станцию Чудово. Хотя часы пробили полночь, стояли полусумерки, и мы хорошо видели желтое здание вокзала с башнями — гордость Николаевской железной дороги. Мы выскочили на платформу, думая о том, что собственно делать дальше.
— Завтра отметимся здесь и поедем дальше, на Малую Вишеру, — сказал я. — Тут пригородный поезд в Бологое идет.
— А сейчас где нам спать по-твоему? — огрызнулась Вика.
— Палатки в лесу ставить придется, — проворчал Влад. — Огни в вокзале стали тускнуть — ночью маленькая станция закрывалась.
— Я в лес ночью не хочу… — заныла Вика.
— Погодите, какой лес? Зачем? — я достал письмо от нашей пионерской организации. Затем, махнув рукой Вике и Владу, вошел в вокзал.
Дежурный по станции встретил нас благосклонно. Прочитав письмо, он разрешил нам переночевать в закрытом здании вокзала. Вика легла в кабинете диспетчера, а мы с Владом, постелив покрывала, пристроились в зале ожидания. Несколько мгновений Влад что-то бухтел мне, что будет если пустить прямой поезд от нас в Америку. Я где-то спорил, с чем-то соглашался, но на идее строить железную дорогу от Магадана погрузился в сон.
Утром дежурный разбудил нас около шести — станция начинала работу. Влад спросонья протирал глаза, а Вика вышла, отчаянно зевая. На станции, впрочем, нас покормили завтраком — чаем с булками, причем Вике, как девочке, дали булку с изюмом. Наевшись, мы пошли в райнонное отделение комсомола. Местный секретарь — веселая девушка Марина с необычной украинской фамилией Фененко лихо поставила нам печать в путевом листе, но предупредила, что на Валдай нас никто не возьмет.
— Вам ище туда рано, — сказала она «еще» с забавным акцентом. — Обычно в другую область не выпускают.
— Но что же нам делать? — спросил я. — Мы так рассчитывали попасть туда.
— Поезжайте в Малую Вишеру, — бодро сказала она. — Там вам дадут для лагеря интересные и очень живописные места.
— Мы бы хотели увидеть что-то новое… — вздохнул Влад, посмотрев на ее черную печатную машинку.
— Тогда это как раз для вас! — Марина сверкнула сливовыми глазами и отбросила темно-русые кудряшки. — Все, пока, у меня куча дел! — махнула она.
Мы уже выходили из кабинета, как вдруг Вика ляпнула:
— У вас такая необычная фамилия! Я на Украине в Харькове была, а такой не слышала…
— Мы с Тарнополя, — охотно пояснила Марина. — Там нашу фамилию по всей области найдете. — Последнее слово она говорила как «нАйдетЭ», что было очень забавно.
— Теперь ясно, — бросил Влад. — Они с запада, с австрийской Украины. Вот и фамилия такая.
— От поляков бежали в двадцатом, — сказал я, когда мы спускались вниз.
— Ого, — протянула Вика. — Она перенесла войну! А по ней не скажешь. Веселая такая. Она мне довольно милой показалась.
— Мне тоже, — кивнул Влад.
Я задумался. Перед глазами поплыло веселое смеющееся лицо Марины и ее чудная фамилия. Затем я увидел перед собой маленькие домики, утопавшие в звездочках. Уже вечерело, и наш поезд, кажется, стоял на станции где-то под Орлом. Мы ехали на море, и отец, улыбаясь, что-то говорил маме… А я пил чай с печеньем, довольно смотря на цветущие звездочки. Причем тут Марина?.. Фененко… Фененко… Правильно, отец упоминал ее. Фененко… Странная такая. И, правда, был какой-то Фененко из Тарнополя в Польской войне, отец его знал. Возглавлял там местный ревком… Как же его звали?
— Погодите, я сейчас! — бросил я Владу с Викой. Они сели на скамейку возле большой клумбы, а я побежал назад в отдел комсомола.
— Простите… — выпалил я, вбежав в кабинета.
Марина как раз расхаживала по кабинету с бумагой. Ее белая блузка забавно мелькала в пыльном кабинете.
— Тебе чего? — улыбнулась она.
— Скажите, а вот… Товарищ Фененко из Тарнопольского ревкома… Вы его не знаете?
Девушка бросила на меня быстрый взгляд.
— Яков Фененко? Так то ж мой дядя, — улыбнулась она.
— А где он сейчас? Можно ли его найти? У меня к нему дело от отца…
— Та в Пскове он, — засмеялась Марина. — Ось тебе адрес его.
Она быстро написала что-то на бумаге. Я схватил ее, словно драгоценность, и побежал вниз. Если Фененко работал в Тарнополе в годы войны, он наверняка знал и отца, и Варского.
Выбежав из здания, я заметил, что Влад с Викой не теряли времени. Напротив клумбы с ромашками висели детские качели. Викусик уселась на них, и, отталкиваясь ножками, капризно требовала, чтобы Влад качал ее. Из открытого окна кабинета Марины бодро играло радио. А Влад, сидя на скамейке, смотрел на клумбу ромашек и ворчал, что Вика не ребенок.
— Ну покачай… Ну что тебе, трудно? — канючила Вика.
— Слушай, тебе сколько лет вообще? — фыркнул Влад.
— Ну малышка я еще! Ну покачай!
— А крупная малышка! Откормленная.
— Тебе сложно что-ли? — надула губки Вика. — Кончай ворчать! Ворчишь да ворчишь, лучше покачай меня, — улыбнулась она.
Я подошёл и с силой качнул пару раз качели. Вика взвизгнула и полетела вперёд, вытянув ноги.
— Напугал! — воскликнула она.
— Ладно, — говорю, — пора на станцию… А то мы так к ночи в Малую Вишеру приедем
— Это точно, — вставил Влад.
Примерно через час блуждания по лабиринту частных домиков мы пришли на станцию. Пахло началом провинциального лета, еще незапыленной листвой клена, лужами, паровозной гарью и привокзальной выпечкой. Приходили и отходили поезда. Их составляли и разбирали, размахивая свернутыми и развернутыми флагами. На все лады заливались карманные свистки сцепщиков и басистые гудки паровозов. Столбы дыма бесконечными лестницами подымались к небу. Вика заныла, что хочет есть. Пришлось нам здесь же в буфете купить пирожков с ливером, две пачки печения и бутылку «Нарзана».