— Дикари в руинах?
— Разумеется, нет. Это трясы. Мы их нашли.
— Значит, им удалось.
Она кивнула.
Он замер в десяти шагах от конца моста. — Сенд. Скажи снова, почему ты хотела их найти. Предупредить, верно? О чем?
— Слишком поздно. Галлан отослал их, а ныне его призрак привел их назад. Проклял. Сказал, что можно уйти, но оставил слишком обильные воспоминания, заставившие вернуться.
Вифал вздохнул, на лице его читалось прежняя убежденность. — Людям нужно знать, откуда они родом, Сенд. Особенно если они поколениями жили в невежестве. Неугомонный народ, не правда ли? Что же сделало их такими?
— Все мы неугомонны, Вифал, ведь в глубине сердец мы не знаем, откуда явились. И куда идем.
Он скорчил гримасу: — Почти всем и дела нет. Ну да ладно, будь по-твоему. Трясы прокляты. Ты не успела их догнать. Что теперь?
— Не знаю. Но если в жилах и оставалась кровь Тисте Анди, она утонула в крови людской. Ты окажешься в компании близких, а это кое-что значит.
— Мне довольно твоей компании, Сенд.
Женщина фыркнула: — Милый, что за чепуха. Погляди вот под каким углом: я от этой земли, а ты от моря. Далекого моря. Трясы? Они от Берега. Погляди, мы с тобой встали на мосту. — Она помолчала, морщась. — Почти наяву вижу лик слепого поэта. Как он кивает. Ощутив избыток горя, Вифал, мы имеем привычку выцарапывать себе глаза. Что же мы за народ такой?
Он пожал плечами: — Я не подражаю тебе во всем. Думай проще.
— Трясы оказались дома, но одновременно заблудились как никогда раньше. Мать Тьма простила их? Она отдает им город? Благословляет наследием Тисте Анди?
— Тогда… возможно, в твоем пребывании здесь есть смысл, Сенд.
Она искала его взгляд, словно уязвленная сочувствием. — О чем ты?
— Ты должна убедить Мать Тьму сделать всё это. Для трясов.
«Ох, муж. Я была лишь заложницей. А потом… потом… лишилась и этого». — У Матери Тьмы нет времени на таких, как я.
— Скажи, зачем нужны были заложники?
Он перебил ее мысли. Сендалат отвернулась, поглядела в заваленную мусором реку. Темные воды… — Первые Семьи соперничали. Сила вздымалась непредсказуемым потопом. Мы были разменной монетой. Пока нас не тратили, пока мы… «оставались не оскверненными» … оставались собой, в битвах лилось мало крови. Мы стали валютой силы. «Но золото не чувствует. Золото не мечтает. Золото не грезит о мужской руке. Ты можешь нас выиграть, можешь проиграть, но не съесть. Можешь нас спрятать. Можешь отполировать и повесить вместо ожерелья. Можешь закопать, можешь даже лицо себе позолотить… но к следующему сезону огня от тебя не останется и следов.
Ты не можешь нас съесть и трахнуть не можешь. Да, не можешь».
— Сенд?
— Что?
— Заложников когда-либо убивали?
Она потрясла головой: — Нет, до самого конца. Когда всё… развалилось. Всё, что нужно, — проговорила она, и воспоминания затуманили разум, — нарушить один закон, один обычай. Потом никто и не вспомнит. Едва это случается, едва проходит потрясение… как рушатся все законы. Исчезают правила приличия и вежливости. Псы, скрывающиеся внутри каждого из нас, спущены с цепей. И тогда, Вифал… — она смотрела ему в глаза, сражаясь с увиденной тоской, — мы показываем истинную самость. Мы не звери — мы куда хуже. Там, глубоко внутри. Ты видишь пустоту чуждых глаз, видишь, как преступление громоздится на преступление — и ничего не чувствуешь.
Она дрожала, он сжимал ее всё крепче — чтобы не дать упасть на колени. Сендалат прижалась лицом к надежному плечу. Глухо проговорила: — Лучше бы она отворачивалась по-прежнему. Я скажу ей: иди прочь, мы не были достойными тогда и сейчас не достойны… Я скажу тебе… ей…
— Сенд…
— Нет, я стану ее умолять. Отвернись. Прошу, любовь моя, отвернись.
— Сенд. Трясы…
Казалось, мост под ними колышется. Она как можно крепче ухватилась за его руку.
— Трясы, любимая. Они нас нашли.
Она закрыла глаза. «Знаю. Знаю».
— И?
Краткость поправила пояс. — И что?
— Пойти и потолковать с ними, любимая?
— Нет, давай останемся. Может, они уйдут.
Сласть с фырканьем пошла вперед. — Тьма темная, — бормотала она, — и еще темнее. Меня тошнит от тьмы. Пора поджечь лес или пару зданий. Огонь — вот решение. И фонари. Громадные фонари. Факелы. Масляные лампы. Белая краска.
— Ты так всю дорогу и будешь? — спросила Краткость, шагавшая позади.
— Женщина. Похоже, сошла с одной из картин в храме.
— Может, и вправду.
— Тогда что? Заблудилась? Пикет заметил их на дороге. Ха, суть в том, что ее народ построил город. Прав у нее побольше, чем у трясов. Вот проблема.