Сейчас середина августа, а это значит, что со дня на день она начнёт учиться. Её первый день в детском саду… Держу пари, что она нервничает, а в дополнение к этому еще и приятно взволнована. Представляю, как она будет с важным видом носить этот кулон, словно какой-то знак почёта, с гордостью рассказывая своим маленьким друзьям, что его ей подарила родная тётя. Подарила бы, если бы была дома.
Меня подташнивает, когда я думаю обо всех тех днях её жизни, которые я пропустила.
И пропущу.
Но мне лучше гнать эти мысли прочь. Сейчас они мне не помогут. Я не могу продолжать зацикливаться на прошлом, когда должна беспокоиться о своём ближайшем будущем.
У меня всего пять баксов за душой. То есть моё пропитание на два, может быть, на три дня, если повезёт. Но что потом?
Я вновь устремляю взгляд на презервативы.
Смогу ли я на самом деле сделать то, что предложила Айви? Продать себя? Удовлетворяя какого-нибудь незнакомца за деньги?
Я не хочу этого делать. После всего, что я пережила, я даже не знаю, смогу ли.
Я весь день ходила от магазина к магазину. В течение нескольких прошедших недель я пыталась найти работу, практически вымаливая её. Но без удостоверения личности и подобающего внешнего вида никто меня не наймет. К тому же, я не могу нигде работать, поскольку не должна светиться.
Отец Уорнера, его знакомые и половина мира, несомненно, ищут меня сейчас, после сообщения в средствах массовой информации о пожаре и моём исчезновении. Я знала, что «благодаря» отцу Уорнера, который был сенатором штата, эта новость, скорее всего, станет самой обсуждаемой в местных новостях, но я не знала, что она выйдет за пределы Калифорнии.
Три недели назад, когда я скрывалась от летнего зноя внутри гипермаркета, я замерла на месте как вкопанная. На одном из огромных экранов телевизоров с высокой четкостью возникло лицо Уорнера. Он стоял за трибуной и умолял общественность позвонить по номеру 800, указанному в нижней части экрана, если они располагали какой-либо информацией о моём местонахождении. Я с ужасом наблюдала за тем, как на экране появилась наша фотография. На фото я улыбалась, а значит, она была сделана несколько месяцев назад, когда мы только начали встречаться. Когда я находилась в блаженном неведении относительно того, кем он был на самом деле. Камера, наведенная на него, делала особый акцент на его искренних, покрасневших от слез глазах и расстроенном выражении лица. Стопроцентное притворство. Затем дрожащим голосом, от которого у меня побежал мороз по коже, он произнес: «Эм, я люблю тебя. Если ты меня слышишь, возвращайся домой». Он покачал головой, словно ему внезапно стало тяжело говорить, и наклонился вперёд. Тихим голосом он прошептал: «Пожалуйста, помогите мне вернуть мою любимую домой. Спасибо».
Не знаю, почему меня удивляло, что он по-прежнему на свободе и не подозревается в моем исчезновении, несмотря на кровь, которая повсюду была на месте преступления. И почему не было упомянуто о его извращенных и нездоровых наклонностях. Его отец, наверняка, не пожалел денег и заплатил всем за молчание, чего я и боялась. Именно по этой причине я не обратилась к властям. Уорнер всегда хвастался тем, что его отец был неприкосновенной персоной; он держал в руках полицейских, адвокатов и даже судью.
Не хватало, чтобы кто-то узнал меня и вызвал копов.
У них нет ордера на мой арест. Но я требовалась для допроса по поводу пожара. Впрочем, это могло оказаться простой уловкой, которая вынудит меня сдаться, чтобы они могли схватить меня, запереть в камере или вернуть Уорнеру. И если я окажусь во власти Уорнера, вне всяких сомнений, я дорого заплачу за поджог его дома и привлечения внимания общественности к нему и его отцу.
Я выдыхаю и заправляю прядь волос за ухо.
Как ни странно, разница между тем, чтобы продать себя, и тем, через что он заставил меня пройти, — не такая уж и большая. Единственное существенное отличие в том, что после того, как мной попользуются, я уйду с деньгами, а не с воспаленными конечностями, синяками и ушибами.
Даже в мыслях это звучит слишком жестоко. Кем я стала? Бездушной, озлобленной девчонкой? В кого он превратил меня? В того, кому уже наплевать на любовь или мечты о жизни с тем самым единственным мужчиной, который будет любить меня такой, какая я есть до конца моих дней? А ведь именно об этом я мечтала. До Уорнера.
— Прости, милая. Ты не возражаешь?
Я оборачиваюсь и вижу с любопытством наблюдающую за мной женщину. Сногсшибательную женщину. У неё на лице минимум макияжа, красивые, голубые глаза и губы, как у Анджелины Джоли. Она — своего рода помесь королевы красоты и фанатки рок-группы с самыми удивительными каштановыми волосами. Они великолепные, густые и блестящие, как в тех роликах, рекламирующих средства по уходу за волосами. Она одета с шиком: на ней дизайнерские обтягивающие джинсы, чёрные обалденные туфли и черно-красная рубашка, демонстрирующая шикарное декольте.