Без раздумий Майкл начал разворот, который привел бы его на помощь Эндрю, но тут руки и ноги, действуя помимо воли, удержали ревущий желтый СЕ-5а в пологом пике, выводящем под прикрытие британских позиций.
На фоне вихрем крутившихся самолетов он вдруг увидел любимое лицо Сантен, огромные темные глаза, полные слез, и в его голове зазвучали слова, которые она прошептала, зазвучали громче, чем звуки пулеметов и завывание моторов: «Поклянись мне, что будешь со мной, Мишель!»
Пока слова Сантен звенели в ушах, Майкл смотрел, как германская атака накатила на одинокий самолет Эндрю, и снова тот чудом уцелел в этой смертоносной волне и круто развернулся, чтобы встретить врагов лицом к лицу и сразиться с ними.
Майкл попытался заставить себя повернуть желтый СЕ-5а, но руки его не подчинялись, а ноги были скованы на педалях рулей. Он наблюдал, а в это время германские пилоты обрабатывали одинокий зеленый самолет, подобно тому, как свора овчарок загоняет в стадо отбившегося барана: они безжалостно гнали Эндрю под перекрестный огонь друг друга.
Майкл видел, как Эндрю отбивается от них, демонстрируя храбрость и великолепное летное мастерство, разворачивается перед новой атакой и встречает ее в лоб, принуждая каждого своего противника отворачивать в сторону. Но тут же появлялись другие, встречавшие его с флангов и сзади.
Пулеметы Эндрю замолчали. Барабан «льюиса» был пуст, и Майкл знал, что перезарядка — долгое дело. «Викерс» на капоте явно перегрелся, и его заклинило. Эндрю, стоя в кабине, молотил по казеннику пулемета обоими кулаками, пытаясь освободить его, а красный «альбатрос» фон Рихтгофена вышел на прямую ему в хвост для ведения огня на поражение.
— О, Боже, нет! — услышал собственный визг Майкл, пораженный как своей трусостью, так и той опасностью, которой подвергался Эндрю.
И тут произошло еще одно чудо, ибо, не открывая огня, красный «альбатрос» слегка отвернул в сторону и какое-то мгновение летел вровень с зеленым СЕ-5а.
Фон Рихтгофен, должно быть, увидел, что Эндрю безоружен, и отказался убивать беспомощного человека. Пролетая всего в нескольких футах от кабины, где Эндрю воевал с заевшим «викерсом», барон поднял руку в лаконичном приветствии — в знак уважения к отважному противнику — и повернул прочь, чтобы преследовать удирающие британские СЕ-5а.
— Благодарю тебя, Господи, — хрипло выдавил из себя Майкл.
Звено фон Рихтгофена, развернувшись, последовало за ним, но не все. Остался небесно-голубой «альбатрос» с раскрашенным черно-белыми шашечками, как шахматная доска, верхним крылом. Он занял освобожденную фон Рихтгофеном позицию позади Эндрю, и Майкл услышал торопливую очередь пулемета. Взорвался топливный бак. Вырвавшееся пламя цветком вспыхнуло вокруг головы и плеч Эндрю. Майкл видел, как он поднялся из огня, словно почерневшее и обожженное насекомое, и перебросил себя через край кабины, выбрав быструю смерть от падения. Зеленый шарф на горле Эндрю горел, словно огненная гирлянда, пока падающее тело не набрало скорость и пламя не сбило ветром. Майкл потерял его из вида прежде, чем оно ударилось о землю в десяти тысячах футов от места сражения.
— Именем всего святого, разве никто не мог дать нам знать, что фон Рихтгофен вновь перебрался в наш сектор?! — кричал Майкл на адъютанта эскадрильи. — Разве в этой армии нет никакой вонючей разведки? Эти специалисты по работе за письменным столом в дивизии несут ответственность за убийство Эндрю и еще шестерых пилотов, которых мы сегодня потеряли!
— Это же несправедливо, старина, — пробормотал адъютант, пыхтя трубкой. — Ты ведь знаешь, как работает этот тип фон Рихтгофен. Как блуждающие огни, и все такое прочее.
Фон Рихтгофен придумал грузить свои самолеты на открытые грузовики и совершал всей эскадрильей челночные перемещения туда-сюда вдоль линии фронта. Появляясь вдруг со своими шестьюдесятью отборными пилотами там, где его меньше всего ждали, он производил страшный разгром застигнутой врасплох авиации союзников в течение нескольких дней или недели, а затем отправлялся дальше.
— Я позвонил в дивизию, как только первые из наших самолетов приземлились, а они сами только что получили данные разведки. Они думают, что фон Рихтгофен и его воздушный цирк временно разместились на старой взлетной полосе чуть к югу от Дуэ…
— До чего нам это важно теперь, ведь Эндрю мертв! — Когда Майкл произнес эти слова, вся чудовищность их смысла наконец дошла до него, и его руки затряслись. Он почувствовал, как нервно задергалась щека. Пришлось отвернуться к окошку коттеджа, в котором адъютант разместил штаб эскадрильи. Тот сохранял молчание, давая летчику время собраться и немного успокоиться.
— Старая полоса возле Дуэ… — Майкл засунул руки в карманы, чтобы унять дрожь, и заставил свой мозг переключиться с воспоминаний об Эндрю на чисто технические размышления. Те новые орудийные окопы… Артиллерия, должно быть, подтянулась, чтобы охранять истребительную эскадрилью фон Рихтгофена.
— Майкл, ты командуешь эскадрильей… по крайней мере временно, пока в дивизии не утвердят тебя или не назначат другого командира.
Майкл повернулся, все еще держа руки в карманах, и кивнул, не полагаясь пока на свой голос.
— Тебе придется составить новый список боевых дежурств, — мягко подсказал адъютант, и Майкл слегка покачал головой, словно для того, чтобы в ней прояснилось.
— Мы не можем посылать на задания меньше, чем полную эскадрилью, — сказал он, — во всяком случае, при том, что там находятся эти гастролеры. А это означает, что мы не сумеем обеспечивать прикрытия на все светлое время суток над выделенным эскадрилье сектором.
Адъютант согласно кивнул. Было очевидно, что посылать отдельные звенья и самолеты равносильно самоубийству.
— Какова ваша боевая численность? — спросил Майкл требовательным тоном.
— В настоящий момент — восемь: четыре машины сильно подбиты. Если так будет продолжаться, то, боюсь, нас ожидает кровавый апрель.