– Должны ли мы понять вас таким образом, – спросил кто-то, что вы голосуете за Курсона?
В словах говорившего слышалась злоба, поскольку отношение Фрэнсиса к Курсону, так же как и его причина, были хорошо известны.
– Я вообще не собираюсь голосовать, – коротко ответил он. – А что я думаю, так это «Чума на оба ваших дома».
– Ну конечно, вы уезжаете. А для тех, кто хочет или вынужден остаться, перспектива не очень-то радужная. Лично я считаю, что Курсон разорит всех нас. У него могут быть хорошие слова и намерения, но в конце концов он пустит нас по миру.
– А что у вас есть? – спросил племянник Уитеккера.
В этот момент старший Да Кунья, одетый как подобает торговцу его класса, подошел к ним и сел на свободный стул. Он был заметно взволнован.
– Я только что из города. Взгляните на это, – он развернул газету. – Специальный номер «Рупора», вышел сегодня днем. Я прочту вам. Слушайте, передовая написана Кэт Тэрбокс.
«В течение многих месяцев мы разными способами собирали информацию о тех людях, которые управляют нами, которые смеют называть себя нашим правительством. Сегодня, накануне решающих выборов настало время обнародовать правду.
Начать с того, что это вовсе не правительство. Это частное объединение джентльменов-преступников, защищаемых секретной полицией, которой хорошо платят за счет взимаемых с вас налогов, за счет вашего труда. Наша страна превратилась в тихую гавань для предприятий теневой экономики, торгующих наркотиками и оружием и отмывающих грязные деньги. Государственные средства текут в карманы премьер-министра и его друзей; они надёжно спрятаны в девятнадцати разных банках не где-нибудь, а в Швейцарии. Понадобится армия юристов и неизвестно сколько лет, чтобы вернуть их народу, которому они принадлежат.
– Боже мой! – произнес Уитеккер. Да Кунья продолжал:
«Эти люди почти каждый день говорят нам о коммунистической угрозе, о примере Кубы. Но они никогда не упоминают о том, что победа коммунизма на Кубе стала возможной потому, что сначала шайка воров довела страну до разрухи». Ну и дальше там еще, – сказал Да Кунья. – Возьмите, посмотрите.
– Она не подписалась под этим?
– Подписалась! Большими черными буквами. Здесь еще врезка: «Если вам не безразлична судьба вашей страны, если вам не безразлична собственная судьба, вы проголосуете против них. Вы проголосуете за Патрика Курсона».
– Безумная женщина!
– Почему? Я бы назвал это мужеством!
– Разумеется, если вы называете мужеством самоубийство.
Кто-то неохотно произнес:
– Что ж, она, действительно, выступает за то, что думает. Этого у нее не отнимешь.
– Боюсь, долго она не продержится. После такой статьи.
– Плохо, что Лионель уехал в Англию. Разведенный или нет, он остановил бы ее. Он всегда обожал ее, даже после развода.
– Он не смог бы ее остановить. Вы не знаете Кэт Тэрбокс. Она делает то, что хочет.
– Как вы думаете, может быть, кому-нибудь следует поехать в город и… – начал Роб Фосет, когда его жена подбежала к ним.
– Роб! Роб! Я только что услышала – у Эмми включено радио – они отменили выборы!
– Что они сделали?
– Отменили выборы! В четверг не будет выборов! По соображениям национальной безопасности, они так сказали.
Племянник Уитеккера стукнул по столу:
– Естественно! Курсон побеждает, разве не понятно?
– Но они говорят, они говорят… один из официантов пришел недавно – он в ужасе, он сказал, что в Коувтауне творятся страшные вещи! Полиция повсюду производит аресты. Они конфисковали все экземпляры «Рупора», которые смогли найти. И он видел, – миссис Фосет содрогнулась, – как избивали человека. Они разбили ему голову. Это происходило около телефонной станции, было…
Как-то внезапно торжество закончилось. В сгущающейся темноте тускло мерцали свечи, больше не казавшиеся праздничными. Все зависит от настроения наблюдающего, подумал Фрэнсис. В несколько мгновений все вокруг стало уязвимым, беззащитным. Дом с его музыкой, серебром и шелком, его стареющие обитатели – все такое ломкое, непрочное, слабое.
Роб Фосет сделал усилие и бодро проговорил:
– Никто из нас тут уже ничем не поможет. Поэтому мы можем поужинать. К тому же, как сказала моя жена, ужин ожидается неплохой.
Внутри у Фрэнсиса всё сжалось. Они конфисковали все экземпляры «Рупора»… разбили ему голову… А я буду сидеть за столом, держа вилку для омаров и бокал с вином, в то время как она… Кровь бросилась ему в голову, не мысли, а кровь и сила, настолько властные и всепоглощающие, что он поднялся и заговорил раньше, чем мозг дал приказ его органам.
Он поймал Марджори за руку:
– Принеси извинения. Уитеккеры подвезут тебя до дома. Мне нужно в город.
– О чем ты думаешь? В Коувтаун, сейчас?
– Я должен. Пожалуйста. Я спешу.
– Фрэнсис! Фрэнсис! Ты не сошел с ума? – слова Марджори отозвались в его ушах воплем испуга. – Фрэнсис, вернись!
Но он уже прыгнул в автомобиль и мчался по дороге, ничего не видя и не слыша.
Деревни были освещены. Группы людей стояли у больших магазинов и у пивных, будто ожидая указаний, что делать. Страх витал среди деревьев у дороги. В ночном воздухе пахло смертью. Он нажал на акселератор. Только одна мысль билась у него в голове, и ничто не могло остановить его. Он знал, он знал. Хорошо, что ни полиция, ни милиция не попалась на его пути – он сбил бы всех. Он торопился.
На полной скорости он спустился в город с горы, не жалея покрышек, визжа тормозами, свернул на улицу, где так давно не был. Он резко затормозил перед ее домом и выскочил из машины.
В доме было темно, однако входная дверь оказалась открытой. Он поспешил войти, включил свет и побежал по комнатам. На полу в кухне лежали собаки Кэт. Пудель был мертв, а желтая дворняжка – жестоко покалечена. Она лежала в луже крови и открыла глаза навстречу Фрэнсису, словно умоляла о помощи, затем повернула их в сторону своей миски и мячика, дорогах, знакомых вещей, вытянулась и закрыла глаза.
Теперь Фрэнсис понял, что он найдет. Застыв от ужаса, он позвал ее по имени:
– Кэт! Кэт!
Бросился вверх по лестнице. Распахнул двери. Комнаты были пусты. Что-то заставило его открыть чулан в холле – она была там. Она лежала лицом вниз на куче обуви и какой-то одежды, голая, связанная, с кляпом во рту. Плача, он вытащил ее, его мутило от страха.
– О, боже мой! – снова и снова повторял он.
Кэт без движения лежала на постели. Он смотрел на нее в отчаянии. Ярость душила его, но он чувствовал себя беспомощным, он не знал, что делать. По крайней мере, она жива… Но никто из докторов не придет в такую ночь. Может быть, она умирает? Он собрался и начал действовать. Спустился вниз и нашел бренди. Что лучше, бренди или вода? В ванной комнате он набрал воды и намочил кусок ткани, чтобы обтереть ей лоб. Сев на край кровати, он осторожно и тщательно укрыл ее простыней и без конца освежал ей лицо. Кэт, моя Кэт, повторял он про себя, что они с тобой сделали!
Она открыла глаза. Долго смотрела на него. Прошептала:
– Я знала, что ты придешь.
– Откуда ты знала?
– У меня было предчувствие, что это будет наш день. Я даже позвонила тебе сегодня вечером до того, как все случилось, но мне ответили, что тебя нет дома. Они сказали, что ты уехал на прием.
Радость и боль смешались в его душе.
– Ты мне звонила?
– Да, мне было так страшно! Я подумала, что ты будешь нужен мне… поэтому – наплевать на гордость.
– О, Господи! – проговорил Фрэнсис. Она прошептала:
– У меня ужасно болит спина.
Он осторожно перевернул ее и увидел почему. Спину пересекли три полосы. Кожа была содрана от ударов, по краям ран запеклись капельки крови.
Ему стало нехорошо:
– Кэт, они… сделали с тобой что-нибудь еще?
– Только то, что ты видишь.
В ванной комнате он нашел склянку с просроченной, загустевшей жаропонижающей жидкостью. Он осторожно полил ею на раны.
– Может, я и не так сделал, но это не повредит, пока мы не найдем доктора.