Вечером в пятницу, перед закрытием, в столовую входит Рон с несколькими стопками стаканчиков, упакованными в пленку.
– Новые стаканчики, – провозглашает он, опуская их на прилавок.
– А что не так со старыми? – спрашиваю я.
Он снимает пленку с одной стопки и протягивает мне красный стаканчик. На нем наша эмблема, а под ней напечатано курсивом: «Официальный спонсор конкурса красоты „Мисс Люпин г. Кловера“». Иногда этот конкурс напоминает мне Рождество: мы вечно пытаемся начать праздновать его все раньше и раньше, так что он грозит растянуться на весь год.
– Заходила девушка из комитета твоей матери, ну и так как в семьдесят седьмом году победительницей была моя мама… В общем, я не мог упустить возможность поддержать главное событие нашего городка.
Я хмурюсь.
– И что, ты предлагаешь выкинуть наши абсолютно нормальные стаканчики только потому, что теперь у нас есть эти?
Рон пожимает плечами.
– Долей, пожалуйста, соку в кулеры до конца смены, ладно?
Вечно я забываю о чудовищных шести месяцах перед конкурсом красоты. Он потихоньку заполняет весь мой мир – так, что становится трудно дышать.
Мы закрываемся; Маркус и Рон садятся за руль и выезжают с парковки, прежде чем мы с Бо доходим до своих машин.
Я отпираю дверь (позволить себе брелок, открывающий ее дистанционно, я не могу), когда Бо говорит:
– Сегодня будет звездопад. Только маленький.
Я бросаю сумку на пассажирское сиденье.
– Откуда ты знаешь?
– От мачехи. Она спец по звездам и астрологии.
Я почти ничего не знаю об астрологии, только то, что мамина церковь считает ее ведьмовством.
Не успев подумать, я вновь захлопываю дверь.
– Никогда не видела звездопадов.
Бо кивает на кузов своего пикапа.
– Давай дождемся.
На парковке гаснет свет. Я со свистом втягиваю воздух. Так вот оно – то ощущение, когда твоя жизнь набирает обороты.
– У тебя там есть на чем сидеть?
Бо включает радио и вытаскивает из кабины форменную школьную куртку «Святого Креста»:
– Вот, возьми.
Он демонстративно зажмуривается, пока я карабкаюсь в кузов. Надеюсь, он и правда не смотрит, потому что слово «карабкаюсь» и мое полиэстровое рабочее платье, очевидно, не должны встречаться в одном предложении. Он подает руку, и, признаюсь без стеснения, я притворяюсь, что помощь мне нужна.
Я с удивлением отмечаю, насколько мозолистые, натруженные у него руки. Мне нравится, когда они касаются моей кожи. Я уже сижу, но как же сложно его отпустить.
Он слегка морщится, подтягиваясь вверх.
– Ты в порядке?
– Колено болит. – Он садится рядом, выпрямляя ногу.
– Что с ним? Повредил или оно всегда так?
– И то и другое.
– Но все нормально?
Он кашляет в кулак:
– Ага.
На улице гаснут последние фонари. Мы, конечно, живем в городе, но каждую ночь, когда он засыпает, невольно задумываешься о том, насколько мы все-таки отрезаны от остального мира. Наш городок притулился вдалеке от больших трасс и накатанных маршрутов, и, чтобы нас найти, нужно точно знать, где искать.
Бо бросает взгляд на часы в мобильном.
– Уже довольно темно, так что все должно быть видно.
Я легко различаю контуры созвездий.
– Говоришь, твоя мачеха увлекается астрологией?
Он потирает подбородок костяшками пальцев.
– Ага.
– Родители в разводе?
Он качает головой, но не отвечает.
– Прости… Прости, иногда я веду себя как кошка в коробке с пупырчатой пленкой. Мне дико неловко за свои манеры.
– Да нет, – говорит он. – Дело не в тебе. Я не против поболтать. Не извиняйся ни за что, ладно? Просто я не очень разговорчивый, к этому тоже нужно привыкнуть.
Я откидываю голову на заднее стекло кабины и скрещиваю вытянутые ноги.
– Ну а я болтаю так, будто только благодаря моему трепу вращается Земля.
– Мне нравится слушать твою болтовню. – Он смеется. – Это, наверное, как стокгольмский синдром. Сначала слегка ужасает, но потом привыкнешь – и вроде как уже успокаивает. Даже если грянет глобальная катастрофа, я буду знать, что приду на работу – а там ты щебечешь, будто это твоя должностная обязанность.
– Прости, это какой-то хитрый способ сказать, что я захватывающий собеседник?
– Очень тонко.