Незнакомец внимательно на всё посмотрел, несколько раз кивнул и немного ослабил узел своего галстука. Наконец, он сел на диван и повернулся к Пенни.
— Значит, он хорошо себя ведёт? — спросил он снова. — Даже лично с вами, я имею в виду. Чтобы понять, действительно ли Маркус решил оставить позади своё бурное прошлое, я должен рассмотреть много вещей: не только, работает ли он, и хорошее ли у него поведение, но так же и какие у него взаимоотношения с окружающими его каждый день людьми, его соседями, его девушкой.
Пенни сглотнула без особого результата, смущенная как никогда в жизни. Маркус уставился на неё, и его глаза со стальным блеском, пронзали её насквозь, наполненные эмоциями, которые она не могла понять. Подозрение? Страх? Ярость? Даже мужчина уставился на неё с незначительным намёком на беспокойство и видом пастора, ожидающего исповеди от своего прихожанина, большой сволочи, но всё равно любимого. Все ждали, когда она заговорит.
— Я уже говорила вам, — наконец сказала она, симулируя тихую искренность. — Он ведёт себя очень хорошо. Доброжелателен со всеми. И со мной тактичен.
Она боялась преувеличивать. Представлять Маркуса, того, кто ходил с постоянно надутым выражением, которое прилипло к его губам, как человека, кто улыбается их пожилым соседям – было слишком абсурдно, чтобы являться правдой. Потом, говорить о нём, как о проявляющем любезность по отношению к ней, когда считал её достойной внимания менее микроба, было ещё более маловероятно. Но мужчина, который, пожалуй, был глупым и возможно, хорошим, как будто поверил.
— Очень хорошо, — сказал он уже в сотый раз, натянув ещё одну самодовольную улыбку. — И ты, парень, я прошу тебя, продолжай встречаться с приличными людьми и сделаешь вещи лучше для себя. Прежде всего, забудь ту девчонку. Она раскрывает твою худшую сторону и затягивает в тысячу неприятностей. Она не подходит тебе. Мне не доставит удовольствие узнать, что ты написал в тюрьму, с просьбой навестить её. Пенни, однако, мне кажется правильным человеком. Если я уверен, что ты ведёшь себя хорошо, ты будешь видеть меня реже, но если мне скажут, что ты отправился к мисс Лопес, или выясню, что ты крутишься в плохих кругах, то буду вынужден сообщить об этом судье по надзору. Ты досрочно вышел на свободу. Если ты ошибёшься, то вернёшься назад, и оставшиеся два года отсидишь по полной. Сынок, это не угроза, это закон: я просто надеюсь, что ты будешь действовать в своих интересах.
Маркус кивнул, но Пенелопа почувствовала за этим согласием подавляемую ярость. Он сказал «да», но явно хотел что-то сломать. Она видела – он так сильно сжал кулак, что побелели костяшки, а вены на запястье заметно посинели. Если это заметила она, едва его знавшая, то, как мог не заметить этот мужчина, отношения с которым, безусловно, являлись более давними и глубокими? Тем не менее, он не заметил, для него сделанного предупреждения оказалось достаточным, он записал что-то ещё, пожал им обоим руки и, наконец, ушёл, ослабляя дополнительно галстук усталым жестом и разминая затёкшую шею.
Пенелопа решила последовать за ним, но Маркус задержал её за руку.
— Оставайся, пока он не уйдёт совсем. Наверняка он остановится у твоей бабушки, чтобы поспрашивать у неё что-нибудь ещё. Если ты немедленно смоешься, он поймёт что к чему. Разумеется, в случае если ты не сожалеешь, что прикрывала тут мою игру и хочешь рассказать ему правду.
Не понимая почему, Пенелопа покачала головой.
— Ты сидел в тюрьме? — спросила она немедленно. В её тоне не было ни обвинения, ни чрезмерного любопытства. Она не хотела знать почему, и как долго. Она была уверена, что он кого-то убил, и предпочитала не знать подробностей.
— Да, и, видимо, это тебя не удивляет.
— Скорее всего, мне пофиг.
— Почему тогда ты солгала ему?
— Потому что забавно иногда придумывать альтернативную жизнь. Однако не волнуйся, это не я внушила моей бабушке идею, что мы вместе. Она больна, живет в мире деформированных мечтаний и воспоминаний. Я бы не хотела иметь отношения с тобой, даже если бы ты был последним мужчиной на планете населённой роботами. И я говорю об этом не прежде, чем начну умолять тебя трахнуть меня до истощения.
Маркус неожиданно улыбнулся, и в первый раз Пенелопа поразилась искреннему веселью, скрытому под агрессивной маской. Она смотрела на изгиб его губ, очарованная, подобно тому, как маленькая девочка трепещет от радуги. С этой лёгкой улыбкой в одном уголке рта, по крайней мере, трёхдневной щетиной на щеках и монументальным телом, которое доминировало над ней в маленькой комнате, всё это зрелище являлось слишком приятным. Пенни встряхнулась, прикусив язык, и впилась ногтем в ладонь, пытаясь выглядеть отстранённой, как будто необычная судорога, которую она чувствовала, горячая, влажная и трепещущая, между её желудком и коленями, была ещё меньше, чем ничего.