Так или иначе, пьянство не пошло Винсенту на пользу, а наоборот, погасило в нем творческий порыв, тот самый, что придавал смысл его жизни и гарантировал средства к существованию. Я боялся, что утрата вдохновения в конце концов наведет его на мысль о самоубийстве — явлении, широко распространенном среди артистических натур.
— Я уже ничего не понимаю, — заплетающимся языком говорил Винсент, валясь на полу в кухне. — Ты слышал выражение «красота обманчива»?
— Ну да.
— Обманчива значит поверхностна. В последнее время я чувствую себя страшно некрасивым. Страшно страшным. И я подумал, если красота обманчива и поверхностна, почему бы мне не взять острый нож и не содрать с себя шкуру?
Пьяный ступор и навалившаяся депрессия заглушили в Винсенте жажду жизни и чувство ответственности. Я знал, что когда-нибудь это произойдет, и уже подготовил план, по которому собирался наделить Винсента некой особенностью, почти столь же характерной для художников и писателей прошлого, как склонность к самоубийству, и наблюдавшейся у них не реже, чем алкоголизм.
Я настоял на визите к врачу. Нужно выяснить, убеждал я Винсента, не связана ли творческая апатия с физиологическими причинами. Возможно, доктор порекомендует средство для улучшения общего состояния. Полностью потеряв силу воли, Винсент покорно согласился. Я отвел его к терапевту, которому заранее с лихвой заплатил за то, чтобы он в точности выполнил мои указания.
Посетив доктора, Винсент вышел в приемную. На его лице застыло странное выражение — он не улыбался, не хмурился, а смотрел на меня абсолютно стеклянными глазами.
— Ну что? — спросил я.
Винсент оттопырил подтяжки.
— Он сказал, у меня туберкулез. Неизлечимая форма.
81
История доказывает несомненную связь между творческой плодовитостью и наличием туберкулеза. От Китса до Кафки этот недуг довлел над умами сотен гениев, заставляя их торопиться с окончанием работ. В конце концов под натиском науки болезнь отступила и теперь хорошо поддавалась лечению — разумеется, кроме выдуманной хвори Винсента. Я оправдал свой замысел тем, что сам испытывал проблемы со здоровьем: в моем списке значились депрессия, социальная фобия, язва желудка и гипертония.
На случай, если дыхания смерти окажется недостаточно, чтобы вернуть Винсенту писательское вдохновение, я попросил доктора выписать ему лекарство, якобы замедляющее ход болезни. На самом деле это были пятимиллиграмовые таблетки декседрина — наркотика-стимулянта, повышающего работоспособность. Доктор предостерег Винсента от злоупотребления алкоголем во время приема таблеток. Я надеялся, что это предписание отобьет у него охоту к бестолковому пьянству.
К несчастью, под действием таблеток у Винсента началась бессонница, однако и лекарство, и страшный диагноз сделали свое дело. В последующие полгода Винсент бросил пить и серьезно занялся писательством, тем более что ему надо было чем-то заполнять предрассветные часы.
— Как ты себя чувствуешь? — однажды спросил его я.
— Нормально, — ответил он. — До сих пор не верится, что у меня туберкулез.
— Отказываешься смириться с приговором?
— Я не замечаю никаких симптомов и кашляю не чаще обычного. Я всегда страдал сильной аллергией. И вообще мне плевать. Туберкулез — значит туберкулез. Даже хорошо.
— Почему?
— Как почему? Потому что мне сильнее хочется жить.
— Я всегда считал, что сознание собственной обреченности идет на пользу творческой личности.
— Согласен. Меня часто посещают романтические мысли о том, как я умру. Я верю, что пуля, предназначенная мне, уже отлита. В эту самую минуту она лежит в коробочке где-нибудь на полке и ждет меня.
— Думаешь, тебя убьют?
— Мне так кажется. И гадаю: куда же попадет пуля? В сердце? В голову? Или разнесет лицо? Долго ли я буду мучиться? Умру ли с улыбкой на устах? Заметит ли кто-нибудь мою смерть? Поплачет ли обо мне?
— Тебя никто не знает. Покушения совершают только на известных людей, а мы не дадим тебе прославиться.
— Может, вместо меня застрелят Чеда, — пошутил Винсент, и мы оба засмеялись. — Но раз у меня туберкулез и жить мне осталось недолго, я надеюсь, что эта пуля все-таки еще не отлита.
82
Я разговаривал с Моникой по телефону каждый вечер. Мы звонили друг другу по очереди — то я ей, то она мне. Я дико боялся, что в мое отсутствие она встретит другого, поэтому постоянно поддерживал с ней связь. Похоже, Моника испытывала те же чувства.