Про что, про это?
Ну, про то, что вся группа разделась и стала бегать вдоль реки.
Мама бы точно не поняла. Сказала бы, что все девчонки развратницы.
А папа?
Папа бы всё понял. Ты знаешь, он у меня современный и совсем не закомплексованный, как то поколение.
Так ты с папой на все темы можешь свободно говорить?
Абсолютно.
А я нет. Они у меня ортодоксы.
А, хочешь, приходи ко мне, я тебя с ним познакомлю.
А, что, возьму и приду. Только потом. Если я сейчас приду, то меня, я думаю, даже твой папа не поймёт.
Дима вытянул левую руку, посмотрел на часы и выразительно показал их Кате.
Ничего себе, поболтали, называется! Кстати, а мы уже почти и пришли. Вон, видишь тот дом? Я в нём живу.
А я там, — Дима показал на соседний дом. — Пойдём. Провожу тебя и на вокзал.
На какой вокзал?
Ты, что забыла, мы же сумку там оставили.
Ой, правда! Слушай, так, что мы живём в соседних домах и никогда раньше не встречались?
Выходит так.
Дима, не ходи сегодня на вокзал, а то я волноваться буду. Давай мы с тобой вместе за сумкой после лекций сбегаем.
Договорились.
Дима проводил Катю домой, добежал до соседнего дома и скрылся в парадной.
Поздновато, поздновато домой возвращаешься, — встретила Диму мать. — Мы с отцом уже все глаза просмотрели.
Заболтались с ребятами и про время забыли. Еле на электричку успели.
На счёт ребят не знаю, а вот как ты с девицей никак проститься не мог, я из окна видел, — сказал отец. — Кто это?
Студентка с нашей группы. Поздно уже, вот я её до дома и проводил.
А фамилия?
Какая разница, какая у неё фамилия?
Дима вошёл на кухню и стал наливать себе чаю. Отец достал себе чашку и тоже сел рядом.
А всё-таки. Это же наш, военный дом. Там половина офицеров из нашей части живут.
Не помню, Андреева, кажется.
Андреева?! Ничего себе!
А, что ты так разволновался? Ну, Андреева, а ты, что знаешь её?
Я же тебе говорю, что всех в этом доме знаю. Значит, вы с Катькой в одном институте учитесь?
В одной группе, — уточнил Дима.
Мать, слышишь! — закричал отец. — Димка с дочкой нашего командира учится.
С Катериной, что ли? — мама зашла на кухню и тоже достала себе чашку.
С Катериной, — робко ответил Дима. — А вы, что знаете её?
Да как же не знать? — Всплеснула руками мама. — Мы же вместе пол страны объездили. Вот с таких лет знаем. — Она рукой показала около тридцати сантиметров от пола. — Вот ведь что город делает! Живём рядом, а друг про друга ничего не знаем. Отец, ты как хочешь, а Андреевых в гости пригласи.
Да это без вопросов, только повод то какой?
А тебе обязательно повод нужен? Вспомни, как вы лейтенантами собирались. Никаких поводов не требовалось.
Мама повернулась к сыну и, не моргая, уставилась на него.
Ну, что молчишь? Рассказывай.
Про что рассказывать, — не понял Дима.
Не про что, а про кого, — уточнил отец. — Про Катерину, конечно.
А что рассказывать? Поехали с группой за город. Я её проводил до дома, вот и всё.
Да на чёрта нам твоя группа сдалась! Ты про Катю расскажи, — настаивала мама.
Дима рассказал всё, что мог: и про разговор с Рабом, и про венки, про то, как они с Катей упали в воду, и про то, как голышом бегали.
И, что, вот так голые все и бегали? — переспросила мать.
Ну, не совсем, конечно, но бегали.
Диме очень интересна была реакция родителей, относительно этого бега. Честно говоря, ему было немного обидно, когда он узнал от Кати, что она могла говорить с отцом на любые темы. Его интересовало, поймут ли его родители их поступок.
Ну, молодец девка! — улыбался отец. — Эх, скинуть бы мне лет этак двадцать, я бы тоже голышом побегал.
Ты, что с ума сошёл, старый? — ахнула мать. — Молодым за девками не бегал, а теперь? Телевизора что ли насмотрелся?
Мама молча, никого не спрашивая, достала рюмки и вино. Также молча, она налила себе и отцу. Вероятно, долгая совместная жизнь уже научила этих людей понимать друг друга без слов. Они, молча, печально посмотрели друг на друга, и выпили.
А ведь ты прав старый, — сказала мать отцу. — Вот скинуть бы лет двадцать, да побегать вдоль речки голышом.
Говоря это, мать посмотрела на свой живот и похлопала по толстым плюшкам, свисающим по бокам.
А сейчас разве побегаешь? — она печально вздохнула. — Ушло наше время, отец.
Отец достал третью рюмку, поставил её перед Димой и налил вина.
Ничего, мать, теперь сын за нас побегает.
Все трое выпили вино.
А вы, когда молодые были разве никогда так не бегали, — спросил родителей Дима.
Да, что ты? — махнула рукой мать. — Не дай Бог юбку выше колена приподнять, сразу из комсомола вылетишь.
А, помнишь брюки? — стал вспоминать отец. — Раньше брюки узкие в моду входили — 'дудочки' — объяснял он уже сыну. — Вот ты представь, одел бы ты эти брюки, а тебя за это из института взяли и попёрли.
За что? — не понял Дима.
За брюки. Не понимаешь?
И правильно, что не понимает, — сказала мать. — А вот мы понимали. И не только понимали, но и возмущались на таких. Помнишь, отец, мы их тогда стилягами называли. А сейчас вспомнишь, даже смешно. Ну, какая собственно разница, узкие у тебя брюки или широкие?
Неужели так было? — спросил Дима.
Было, ещё и не такое было.
Да, как же вы тогда жили? — удивился Дима.
Да вот так и жили, — сказала мать. — И не просто жили, а ещё и считали, что лучше всех живём.
Понимаешь, сынок, каждый человек живёт в свою эпоху. — Отец встал и обнял сына за плечи. — Тогда было так. Мы думали, что свободны, а в действительности были обыкновенными заложниками системы, её рабами. А ты у нас свободен.
Папа, а сейчас рабы есть?
Да, сколько угодно! Вот мы с матерью, например. Думаешь, нам нравятся все эти нововведения? Да нам плеваться хочется, глядя на них. А почему? Не всё же, что делается плохо? Нет, просто нам уже не перестроиться. Мы были рабами, ими и умрём. Мать, налей-ка ещё по одной! Давай выпьем за Димку с Катькой за свободных людей.
Мама стала наливать вино.
Ты, зубы то не заговаривай, — ворчала она на отца. — Когда Андреевых позовёшь?
Ну, что ты пристала? Сейчас что ли звать? Ночь на дворе. Они, поди, уж десятый сон видят.
Какой сон? У них дочь только что с гулянки пришла. Сидят, небось, на кухне и так же, как мы и молодость вспоминают.
Ну, всё, не отлипнет теперь. — Отец встал и пошёл к телефону.
***
Дима, чуть было не опоздал на лекции. Когда он вбежал в аудиторию, все студенты сидели уже за столами. Он остановился в дверях и стал искать кого-то глазами. Наконец взгляд его остановился. Он смотрел на Катю. Она сидела за столом, а место рядом с ней было занято. Там сидел Раб. Катя что-то искала в своей сумке, а Раб, наклонившись к её уху, что-то говорил ей. Дима стоял и не знал, что ему делать. Раб, как будто увидел Диму затылком. Он неожиданно повернулся и, улыбаясь, посмотрел на Диму.
Что же ты стоишь в дверях? Проходи, свободных мест много.
В спину Диму кто-то толкнул. Он обернулся и увидел преподавателя.
Молодой человек, может быть, вы будете решать, посещать вам лекции или нет в коридоре, а не в дверях? Дима посторонился, пропуская преподавателя.
Значит, вы решили всё-таки не ходить на занятия? — спросил его преподаватель.
Почему? — удивился Дима.
Потому, что после себя я в аудиторию уже никого не впущу.
Дима опять встал перед преподавателем, преграждая ему дорогу. Преподаватель выразительно посмотрел на Диму. Тот густо покраснел, но оставался на своём месте. Студенты, глядя на эту картину, взорвались хохотом. Только Катя даже не улыбнулась. Она посмотрела на Диму, поймала его взгляд и виновато опустила голову, как будто в том, что произошло, была её вина.
Я вижу вам без посторонней помощи не разобраться, — тоже смеясь, сказал преподаватель. — Позвольте, я помогу вам.