К сожалению, нам не дали договорить. Прозвенел звонок и студенты, заняли места в ожидании преподавателя.
Как только закончились лекции, мы с Рабом пошли в кафе, чтобы закончить разговор, который начали и заодно отметить нашу встречу.
За столиком мы с любопытством смотрели друг на друга.
Ну, что, надо за встречу выпить? — спросил Володя. Он налил в рюмки вина.
Святое дело!
Рюмки звякнули, и приятная теплота разлилась по всему телу. Хмель немного ударил в голову, и мы уже разговаривали, как неразлучные друзья, будто бы и не было тех семи лет, которые изменили нас до неузнаваемости.
Так ты про отца не дорассказал. Что с ним произошло?
В принципе ничего интересного. Стал жертвой очередной кампании.
Какой ещё кампании?
Понимаешь, в армии время от времени начинают бороться с дедовщиной, вот он под горячую руку и попался. Кто-то положил глаз на его место, пришли дяди в лампасах и стали рубить сук, на котором сидят.
Какой сук?
Я про дедовщину. Бороться с ней — это рубить сук, на котором сидишь.
Значит, ты считаешь, что дедовщина это тот сук, на котором держится вся армия?
Почему только армия? На этом принципе всё в стране держится. Вспомни, как Советский союз стал сверхдержавой. Половина страны в лагерях сидела и работала, а вторая половина стучала друг на друга.
Но это же рабский труд! В таком случае давай и Гитлера и Геббельса оправдаем. Они тоже для своей страны старались.
Они побеждённые, поэтому никто оправдывать их не будет. На войне прав только победитель.
По мере того, как вино всё сильнее и сильнее ударяло нам в головы, голос наш становился всё громче и громче. Мы даже не заметили, как у нашего столика образовалась небольшая группа людей, которая с большим вниманием наблюдала за нашей дискуссией.
Да, чёрт с ним, с Гитлером, перебил я Раба, давай вернёмся к нашим баранам. Что у твоего бати случилось?
Да в принципе ничего особенного. К ним в часть поступила партия новобранцев. Ну, как водится, ребятам дали 'прописку'. Одному по почкам немного попало. А он возьми ночью и обоссысь кровью. Представляешь, это во время работы этой комиссии.
Кровью!? И ты так спокойно об этом говоришь? Я слышал, что эти 'прописки' в тюрьмах делают. Что же наша армия не по уставу, а по понятиям живёт? Так же только бандиты поступают.
Ну, ты не передёргивай. Живёт армия по уставу. Только надо понимать, что есть законы писанные, а есть неписаные.
Ты знаешь, все эти неписаные законы у Солженицына хорошо описаны.
Тоже мне, нашёл авторитет! Солженицын. Он же сам бывший ЗЭК. Да ещё враг народа.
И нобелевский лауреат к тому же!
А ты знаешь, почему он нобелевским лауреатом стал? Тогда холодная война была. Всё, что делалось против нашей страны, щедро оценивалось на западе. Вот ему там и дали эту премию за то, что он собственную страну грязью обливал. Будь моя воля, я бы его снова на зону послал, пусть теперь там 'В круге втором' напишет.
Резкий удар по столу заставил нас вздрогнуть. Пожилой мужчина, не сдержав эмоций, так ударил кулаком, что мы тут же замолчали.
Правильно говоришь, парень! Давить таких писак надо!
Мужчина подвинул свой стул к нашему столику и, перенеся со своего стола водку и закуску, без всякого разрешения обосновался за нашим столом.
Я хочу выпить за тебя! — мужчина похлопал Раба по плечу. — Честно говоря, мне не очень-то нравится современная молодёжь. Но, вижу, что я заблуждался. Нет, не все ещё продались.
Мужчина налил себе и нам водки и поднял свою стопку. Раб заулыбался и залпом выпил.
А ты, что не пьёшь? — спросил меня мужчина.
Да мы вино пили… А водку с вином мешать…
Экий ты нерусский! Вот у своего приятеля учись, — он с гордостью посмотрел на Раба. — Главное градус понижать нельзя. А, что касается водки, так это самый русский напиток.
Я залпом выпил водку.
Неужели вы считаете, — спросил я нашего собеседника, — что рабский труд может быть плодотворным?
А ты у своего Солженицына спроси. Где во время войны современная техника создавалась? В шарашках, — ответил сам на свой вопрос собеседник. — А полководцы, откуда на фронт пришли? Опять-таки из зоны.
Это вы так говорите, потому что у вас никто не сидел. Если бы из ваших кого-нибудь посадили, у вас бы другая точка зрения была.
И опять ты ошибаешься, парень. У меня отец десять лет отсидел. А скажи ему что-нибудь про Сталина, так он тебе всю глотку перегрызёт.
Ну, тогда я ничего не понимаю, — развёл я руками.
То-то и оно, — обнял меня собеседник по-отечески. — Что ты всё заладил, раб да раб… Это, понимаешь, смотря кому служить. Если великой державе, так я и рабом за честь сочту.
К столику подсел ещё один незнакомец.
Пётр, — представился он. — Я про армию хочу сказать. Вот вы демократы, — Пётр посмотрел на меня. — Армию с грязью смешать готовы. А спроси вас, служили вы в ней? Так вот мне кажется, что нет. А я служил. Старшиной был. Так вот, что я вам скажу, то, что вы рабством и дедовщиной обзываете не что иное, как элементарный порядок называется. И то, что старослужащие командирам помогают порядок поддерживать, так разве это преступление?
Я не про порядок говорю, — возразил я ему, — а про дедовщину. Вы отбивание почек порядком называете?
Ну, если честно, то и почки тоже. Каждый присягу даёт, каждый клянётся переносить все тяготы и невзгоды воинской службы. Клятву то он даёт, да только переносить никаких тягот не собирается. Каждый норовит улизнуть от службы. Я хочу спросить, а кто родине служить будет? До таких патриотов можно достучаться, только если им по почкам стучать.
К столику стали подсаживаться ещё какие-то люди. Они громко о чём-то кричали и стучали кулаками. Каждый из них считал своим долгом обругать демократов и провозгласить тост. Не пить было нельзя. Они так смотрели, как будто ты Родину предаёшь. В голове всё завертелось. И хотя она уже плохо соображала, я совершенно чётко осознавал, что в нашем споре с Рабом абсолютно все разделяли его позицию, и никто не поддержал меня.
Я зачем-то попытался встать, но ноги как-то разъехались, и я снова плюхнулся на стул.
Ух, как развезло твоего друга, — услышал я чей-то голос.
На воздух ему надо! — говорил другой.
Меня подхватили под руки и куда-то поволокли. Уж не знаю, где и сколько меня выгуливали, но пришёл я в себя оттого, что Раб водил бутылочкой с нашатырём у моего носа.
Где это мы? — спросил я Раба.
О! Очухался! В садике мы. Не домой же тебя вести в таком виде? Ты хоть помнишь что-нибудь?
Помню, в кафе были, — начал вспоминать я. — Помню, мужики какие-то набежали. А потом ничего не помню.
А потом ты этих мужиков рабами обзывал, а они тебе пытались доказать, что это не так.
Ну и как доказали?
Наверняка доказали бы, да твоё счастье, что ты сломался.
А то бы что?
А то бы они тебе по почкам начали доказывать, что ты не прав, — засмеялся Раб.
Мы ещё час ходили по городу. Володя посмотрел на меня и тоном, не терпящим возражения, скомандовал.
Теперь можно домой.
Он проводил меня до дверей квартиры, нажал на звонок и, услышав за дверью шаги, быстро ушёл.
Мысленно, я уже представлял, как меня встретят родители. То, что головомойка мне обеспечена, я нисколько не сомневался.
Дверь открыл папа.
Ой! Только два часа ночи, а ты уже дома? — пошутил он. — Ты великолепно выглядишь!
В коридор вышла мама.
Да, хватит тебе! — осадила она отца. — Ему сейчас выспаться надо. Завтра поговорите. Только не забудь и себя вспомнить. Помнишь, как ты набрался на первом курсе? Тогда я тебя еле домой доволокла.
Я добрался до кровати, разделся и рухнул на неё.