— Некоторые утверждали, что ты в этих вопросах кремень, и я очень дорого отдал бы за то, чтобы они увидели этот засос на твоей шее.
— Засос исчезнет минут через семь. Ты кого-то ждешь в гости?
— Нет. Просто хочу его освежить.
Стив не стал отказываться — он не покривил душой, утверждая, что при желании его хватило бы на десятерых.
На двоих, пусть и очень разных, точно пока хватало.
***
Брок нервничал. Едва заметно, но Стив ощущал это, как холодок по коже, от которого волоски на руках вставали дыбом.
— Так, Ясмин, в лампу, — Брок похлопал по карману форменной куртки, и Баки, быстро коснувшись губами губ Стива, растворился в воздухе, превратившись в голубоватый дым, и исчез. — Сиди там, пока я не соберусь загадать третье желание, а то твоя сочная задница отвлекает нашего доблестного Кэпа. К тому же… много лишних глаз там.
— Все будет хорошо, — Стив поймал Брока за запястье и удерживал, пока тот не взглянул на него. — Чего ты нервничаешь?
— Потому что ты баран, Роджерс. Я просил тебя как человека…
— Я не стану идти в суд в бронежилете. Как это будет выглядеть? Да это панику вызовет, как только пресса пронюхает.
Брок опять хотел что-то сказать, но только коротко выматерился и дернул рукой, освобождаясь.
— Когда ты хоть немного о себе будешь думать, а не о других?
Не дожидаясь ответа, он похлопал по карманам, нашел ключи от машины и вышел. Стив пошел в гараж за мотоциклом. В здание суда они еще вчера решили приехать порознь — прессы действительно должно было быть с избытком.
Суд прошел ровно — Стив подтвердил все сказанное ранее под присягой, были опрошены другие, менее именитые свидетели, и уже к полудню был оглашен оправдательный приговор всем агентам, выступившим против Капитана Америки при старте проекта “Озарение”.
Стиву пришлось дать короткое интервью после заседания, и выходил он из зала суда, окруженный репортерами, а не отпущенными из-под стражи СТРАЙКовцами. Брок был где-то рядом, они договорились встретиться у подножья лестницы, но вдруг весь мир завалился вверх и куда-то вбок, перед глазами потемнело, он заскреб пальцами по груди, силясь вдохнуть, и не смог. Крики толпы слышались, как далекий прибой. Он не испугался. В последний раз над ним качнулось прозрачное небо, светлое, как глаза Баки, и все исчезло.
***
Кап.
Крупная теплая капля упала Стиву на щеку. Он пытался вспомнить, как оказался лежащим навзничь под начинающимся дождем, и не мог.
Кап.
В этот раз на губы — соленая.
И на веко. Кап.
— Пожалуйста, — слышит он на незнакомом языке, но отчего-то понимает. — Пожалуйста, живи.
“Бак, — хочет сказать он, но в горле сухо, а сил открыть глаза нет никаких, — я буду. Я тебе обещал”.
***
Вокруг было тепло. Это, пожалуй, было первым, что Стив почувствовал. А потом руки — теплые, непривычно-нежные. Откуда-то Стив знал, что обычно те не такие, но вот поди ж ты. Он мимолетно коснулся губами жесткой ладони и снова уснул.
***
Солнце било сбоку, закипая под веками желто-красным, и Стив, потянувшись, открыл глаза. За стеной что-то грохнуло, и в спальню ввалился Баки: одетый в длинную простую рубашку и плотные штаны, непривычно материальный, живой и изможденный.
— У тебя щетина, — глупо сказал Стив, слыша, как хрипло звучит его голос, и Баки бросился к нему, зарываясь лицом в собравшиеся на груди складки тонкого одеяла.
— Жив, — только и сказал он, и Стив вспомнил.
Как упал, пытаясь вдохнуть, больно ударившись локтем и позвоночником. Как кричал где-то Брок, матерясь такими конструкциями, которых Стив и в войну не слышал, и как далекое небо стало вдруг близким.
— Что случилось? — спросил Стив, оглядываясь. Они были в спальне. В спальне его квартиры. — И где Брок?
— Ушел, — ответил на главный вопрос Баки. — Оставил тебе лампу и ушел, как только убедился, что я смогу… успею. Я не всесильный, Стив. Аллах Великий, ни разу с момента сотворения мира никто еще не жалел об этом сильнее, чем я все эти дни. В тебя стреляли. В сердце. Если бы… если бы в голову, я бы не успел, Стив. Но ты сильный, тебе… было рано. В тебе столько жизненной силы, это она дала мне несколько мгновений, чтобы попытаться все исправить.
— Брок…
— Твоя жизнь была его третьим желанием. Чтобы ты жил. Он так страшно кричал, что у меня руки тряслись. Что если я хоть что-то тебе лишнее приделаю или не так его пойму, он мне шею свернет. Наизнанку вывернется, но найдет способ. Будто я хоть в чем-то решился бы навредить тебе.
Стив поцеловал его ладонь, вспоминая свой сон, и понял, что Брок ушел не сразу.
— Я твой, — ответил на незаданный вопрос Баки. — Крови вокруг было… достаточно, чтобы привязать. Брок насильно это сделал, и если бы ты умер, не загадав ни единого желания, я… меня бы тоже не стало.
— Он знал?
— Да. Он думал, это будет стимулом… Будто твоя драгоценная жизнь не значит для меня гораздо больше, чем моя собственная. Я бы все равно не жил без тебя.
— Бак.
Баки сел на постель, прижал его руку к своей груди, напротив горячо бьющегося сердца, и заговорил:
— Считается, что джинны не могут любить. Мы сами поддерживаем эту легенду, чтобы люди даже не пытались… расположить нас к себе. Многие осознанно отказываются от чувств, пугая и обижая даже очень хороших хозяев, потому что боятся. Влюбленный джинн умирает вместе с человеком, теряя свою вечность, дарованную Изначальным. У нас нет души, и смерть для нас — это навсегда.
— Боже, — Стив сел, обнял ладонями его лицо и заглянул в глаза, — Бак, мне так жаль.
— Но если любовь взаимна, то душа человека делится надвое, Стив. Ты умер там, на ступенях здания суда. Но до этого ты полюбил меня. И позволил мне вернуть тебе жизнь и половину души. Я тебя… слова нет такого ни в одном из известных мне языков.
Стив поцеловал его. Он тоже не знал таких слов.
***
Без Брока стало пусто. Баки все время был рядом, смешно сопя в плечо по ночам и будя колючими поцелуями по утрам. Он теперь все делал вручную, на расспросы отвечая: “Моя магия теперь здесь”, — и касался ладонью груди Стива, на несколько мгновений прикрывая глаза и слушая, как бьется его сердце.
Собственная квартира казалась маленькой, убогой и в то же время невыносимо пустой, холодной, будто их с Баки огня не хватало для того, чтобы сделать ее домом.
За окном который день шел дождь, Тони звал Стива в Нью-Йорк, приглашая возглавить “Мстителей”, которых собирался частично финансировать, дело по созданию личности Баки продвигалось быстрее, чем они предполагали, а Стив по утрам надолго замирал у залитого водой оконного стекла, ежась от холода и не понимая, что с ним не так.
— Нам нужно его найти, — сказал одним серым утром Баки. — Брока. Я не могу смотреть, как ты тоскуешь, Стив.
— А я не могу ввязывать тебя в странные отношения, которые к тому же не принимают две стороны из трех.
— У этих отношений не обязательно наличие всех трех сторон, Стив. Ты любишь Брока, он — тебя. А я и так твой, что бы ни случилось. Мы не придумаем ничего нового, на востоке вообще нет ничего зазорного в том, чтобы дарить любовь сразу нескольким людям. Ты могучий воин, Стив, в тебе много силы, огня, и любви тоже много. Не имеет смысла отрицать свою природу и пытаться отдать мне то, что изначально принадлежало другому.
— Как ты себе это представляешь, Бак? Как… ерунда какая-то.
Баки неслышно оказался рядом и, положив подбородок ему на плечо, встретился взглядом в отражении окна.
— Но у нас так уже было. Мы примем друг друга. Ради тебя. Мы уже это сделали. Только Брок гордый и привык все решать сам, выкорчевывая ненужное с корнем, оставляя от сердца жалкие клочки. Ты должен быть мудрее, Стив. Потому что тут все зависит не от него и не от меня.