Растирая и разминая затёкшие члены, я с кряхтением подался вперёд. Правая рука непроизвольно выхватила фонарик, подсвечивая то, то и так прекрасно виделось: маленькая ступня, всего лишь чуть больше моей, тридцать девятый размер. Но когда я дошёл до той точки, где Грибник осматривался - в лицо мне дохнуло смертью. Не той смертью, которая глядит на тебя из дула пистолета, кончика ножа, или мчащегося без тормозов автомобиля, а той самой интуитивной, которую почувствовало всё моё естество до последней клеточки тела.
«Остановись! Там ты погибнешь! - вопили все мои внутренности, сознание и разум. - Замри, иначе умрёшь!»
Вот тут и стало вздыматься во мне то, что помнило себя свободным и независимым. И я сделал шаг вперёд. Вот тут и воскликнул внутри меня тот свободолюбивый мальчик на весь лес: «Ты ведь хотел умереть! Так не останавливайся!!!» Второй шаг! И в моих ушах до максимума усилилась немыслимая какофония звуков, криков и тактов торжественного марша!
Ещё один!..
Перед глазами замелькали все воспоминания моей жизни, и я окончательно удостоверился, что погибну. Ведь иначе не бывает. Мало того, словно во мне проснулось дэжавю происходящего момента, и я его переживаю повторно:
...Осталось сделать ещё два шага и обрести свободу с помощью смерти. Легко? Нет! Невероятно трудно! Я уже буквально содрогаюсь в конвульсиях леденящего ужаса. Но оживший во мне, свободолюбивый ребёнок со скрипом двигает моими конечностями и безудержно ведёт к гибели. Левая рука ногтями впивается в кору толстенного дерева, в правой дёргается чудом удерживаемый фонарь, Ещё один шаг!
Осталось сделать только последний...
ОТСРОЧКА
И какофония звуков лопнула, раскладываясь на понятные и приемлемые. Правда одновременно с этим меня резко дёрнули назад, завалили наземь и дышащие перегаром губы, исторгающие яд пополам со злостью, прошипели мне в глаза:
- Как ты посмел уйти из сарая?!
Рядом слышалось натужное сопение лисичек, поскрипывали кроны деревьев, словно набат бухало моё разрывающееся сердце. Кажется, и падающие снежинки издавали приятный, завораживающий шелест.
Я не погиб? Я остался живой? Почему?
Кажется, я эти слова произнёс вслух, потому что давление на меня ослабло, лицо отпрянуло и раздалось недоумённое:
- Чего это с ним? Пьян?
Наверняка девчонки стали осматриваться, потому что тут же Катерина воскликнула, подсвечивая на место возле дерева:
- След! Он шёл по следу!
Теперь уже заметались, перекрикиваясь все трое. Довольно быстро они отыскали и то место где я сидел на хворосте, и те дорожки, которые цепочкой указывали на мой короткий, и на длинный след Грибника.
Машка не совсем ещё мозги пропила, потому что сообразила скомандовать:
- Он пришёл из скал! Бегом по следу! Отыщите точное место выхода!
Лисички умчались со скоростью ветра, а «её мелкое величество» всерьёз взялось за меня. Вначале несколько раз больно пнула по рёбрам, приказывая вставать, Потом стала бить по лицу, и только когда у меня носом пошла кровь, поняла, что от меня она таким образом больше ничего путного не добьется. Тогда она схватила меня за грудки и легко оттащила на ту самую кучу хвороста, утёрла кровь своим платком и даже слегка умыла снегом. После чего постаралась достучаться до моего сознания по хорошему:
- Борис, что здесь было? Расскажи! Тогда я тебя бить не буду.
Но я смотрел на неё с такой ненавистью и презрением, что она мне специально ослепила глаза фонариком:
- Чего ты молчишь, дрянь?! Хочешь меня привести в бешенство?!
Но мне было уже всё полностью индифферентно. Даже её насильственные открывания моих век и ослепление фонариком, меня совершенно не трогали. Про себя мысленно я решил, что не скажу больше ни слова, ни в чём не признаюсь, а потом всё равно уйду за ту грань, где скорей всего и погибну. И моя твёрдость меня самого тешила незыблемостью и несокрушимостью.
Видимо Машка по каким-то признакам догадалась или о моих намерениях, или о том, что теперь меня битьём не запугаешь. Потому что продолжила уже совсем другим тоном:
- Мы тебя сразу искать стали, как этих козлов выгнали. Неужели ты не понял, что мы тебя недаром выбрали и в твой день рождения хотели только вчетвером побыть? Чего это ты вдруг обижаться стал, если тебе раньше всегда мои наказания нравились? И девочки вон расстроились, и я вся перенервничала! Нельзя же так себя вести... Ну, чего молчишь? - так и не дождавшись от меня ни слова, она снова стала раздражаться: - Или теперь уже совсем зазнался, что удалось единолично тайну подсмотреть? Так мы и сами теперь туда шагнём. Подумаешь! Вот завтра по этим следам и протопаем в том направлении.