Как объяснить испытанное мною? Не могу. Прошло время, я вспоминаю и... ничего не вспоминается. Самое малое, что всплывает, - удовольствие познания, но я не помню, что и как я познал. Такое изнеможение - не редкость в половом акте: не успеешь достичь вершины, а она уже исчезла. Но теперь я почувствовал, что самое интенсивное интеллектуальное переживание в моей жизни увяло подобным же образом - в моих мыслях не осталось ничего, кроме дешевых синаптических сотрясений. Как это могло случиться? Видимо, я пал жертвой какой-то галлюцинации, ибо воспоминания мои представляются каким-то наваждением. Впрочем, не стоит так думать - ощущения были столь живы, столь сильны... они были на самом деле. Нет... Мне нужно встать лицом к лицу с истиной. Есть и иной, более вероятный, вариант.
Ибо теперь ясно, что, если мое интеллектуальное и эротическое возбуждения слились воедино, значит, они оба зависели от присутствия Лайлы рядом со мной. Когда она покинула меня? Не помню. Не помню даже, как уснул. Но, наверное, уснул, поскольку пробудился в одиночестве, лежа совершенно голый на полу в пустой комнате. Рядом валялась моя скомканная одежда. Над головой у меня висел портрет Лайлы, его освещала одинокая свеча, а все остальное в комнате было погружено в легкий пурпурный мрак. Такой же мрак царил, когда мы со Стокером нашли Джорджа - точно так же сейчас лежал я под портретом Лайлы с молчаливой улыбкой на губах. Я быстро встал, оделся и поспешил из комнаты. Снаружи ждала Сармиста, склонив голову, она подавала мне пиджак. Я взял его, а она повернулась и побежала прочь. Я окликнул ее, спрашивая, не могу ли я чем-нибудь помочь, и она замешкалась, обернувшись ко мне. В ее больших глазах стояли слезы. Но не успел я шагнуть к ней, как она опять бросилась бежать и исчезла. Последним воспоминанием, оставшимся у меня в памяти, было несчастное положение этой девушки и ее беспомощность. И все же, как сильно я ошибался...
Я вышел через холл наружу и пошел по улицам. И чем дальше шел, чем больше подробностей улетучивалось из моей памяти, тем меньше мне хотелось идти домой, тем сильнее я жаждал вернуться. Это стремление было физической болью, болью, о которой я читал в историях болезни про ломку, воздержание от опиатов. По-видимому, я тоже стал наркоманом, как эти доходяги в притоне Полидори или, точнее, как Джордж, - наркоманом общества Лайлы. Мне хотелось ее общества больше, чем чего-либо еще, и хочется до сих пор. Хочется больше, чем чего-либо иного, познанного мной в жизни.
Должен ли я бороться с этим? Я вспомнил девушку - намек о жестокости, существующей в мире Лайлы, жестокости, о которой я подозревал, но с которой прежде никогда не встречался. Одна из моих максим всегда гласила: наше подсознание опасно и полно угроз, ибо мы не способны управлять желаниями, которые могут быть порождены в нем. Что Лайла предложила мне, как не желания моего подсознательного разума? Боюсь поддаться им вновь, боюсь потерять самоконтроль, боюсь - и признаю, - того, куда желания могут завести меня. Больше не поеду к Лайле. Хочу остаться верен себе, остаться тем, кто я есть.
Больше к Лайле я не поеду.
11 вечера. Извинился перед Ллевелином и отослал его спать. Бедный малый, вид у него утомленный. Хотя, пока меня не было, ничего не произошло, кроме того, что заходил Эдвард Весткот. Кажется, Люси от изнеможения упала на сцене, и ее уложили в постель. Завтра навещу, а то сегодня уже поздно. Будить пациентку в одиннадцать часов вечера - не самое лучшее лекарство от изнеможения.
Телеграмма профессора Хури Джьоти Навалкара доктору Джону Элиоту
20 августа
Боюсь, что Люси Весткот в ужасной опасности. Охраняйте ее. Срочно. Повторяю - срочно!
Хури
Дневник доктора Элиота
21 августа. Ужасные дни, и конца им не видно. Вчера рано утром пришла телеграмма от Хури с предупреждением об опасности, грозящей Люси. Это меня насторожило, ввиду сообщения ее мужа о том, что ее уложили в постель. Бросил работу на Ллевелина и сразу же поехал на Миддлтон-стрит. Весткот был рад моему приезду.
- Да ничего особенного, - не переставая бормотал он, - она просто перетрудилась, правда, ее что-то беспокоит.
Я попросил его провести меня к Люси.
- Только тише, - предупредил Весткот. - Она спит.
Мы тихо поднялись наверх, где спала Люси. Достаточно было одного взгляда, и я сразу поставил диагноз.
Люси была смертельно бледна. Более того, на шее у нее виднелись крохотные ранки, точно такие же, как я видел у Джорджа. Я спросил у Весткота, когда они появились. Он ответил, что в начале месяца, около трех недель назад. А когда Люси стала жаловаться на слабость? Весткот глотнул воздуха и взглянул на жену.
- Три недели тому назад.
Он во что бы то ни стало хотел знать мое мнение. Я вначале не ответил ему, подошел к окну и попытался открыть его. Задвижка была закрыта. Я взглянул на Весткота.
- Окно закрыли совсем недавно, - сказал я. - Это видно по узорам пыли.
- Да, - согласился Весткот, - мы закрыли его на прошлой неделе.
- Зачем? Ведь последнее время стоит такая жара.
- На этом настояла Люси.
- Дурные сны? - поинтересовался я.
- Откуда вы знаете?
- Из-за чего? Кто-то ломился? Какая-то странная угроза?
Весткот медленно кивнул.
- Расскажите.
- Не знаю, - покраснев, наконец промолвил он, - да... это была... странная угроза.
Я нахмурился - его явно что-то смущало. Я пожал плечами и вновь вернулся к оконной задвижке. Внимательно изучив ее, я повернулся к Весткоту.
- Смотрите, - указал я, - краска по краям задвижки слезла. Кто-то силой открывал ее.
Весткот, поразившись, уставился на меня.
- Вы имеете в виду... нет... это невозможно. - Голос его затих. Он взял ключ, отпер окно, раскрыл его и выглянул наружу. - Но здесь голая стена, - заявил он. - До карниза не добраться.
Я взглянул на Люси.
- Эдвард, - спросил я его, - за последние три недели... вы были вместе с ней в комнате? Я имею в виду ночью?
Он снова покраснел.
- Прошу вас, - нетерпеливо промолвил я, - положение не терпит ужимок. Вы спали с ней?
Весткот покачал головой:
- Большую часть времени я провел в Уилтшире, готовил дом родителей для Шарлотты, это моя сестра... Она должна вскоре вернуться из Индии.
- Вы об этом точно знаете? - удивился я.
- Да, она сейчас на пароходе, следует рейсом из Бомбея.
- Тогда очень рад за вас.
Он слегка улыбнулся и кивнул:
- Можете себе представить, сколько всего нужно подготовить. Вообще-то я всего несколько дней как вернулся в Лондон, а меня уже ждало письмо мистера Стокера, сообщающее о том, что Люси заболела. Сама Люси ничего мне не написала. Она все заявляет, что с ней ничего особенного. Но она очень больна, правда ведь? - Он посмотрел на жену. Она пошевелилась и застонала, но не проснулась, лишь смяла простыни, словно отстраняя от себя что-то угрожающее ей. - В таком состоянии она пребывает с самого моего приезда. Я лежал рядом с ней в первую ночь по возвращении, но спать не мог - ей снились дурные сны, а когда она просыпалась, то говорила, что со мной ее еще больше мучают кошмары...
Он замолчал и вновь покраснел, уставившись в пол.
- Кошмары? - тихо спросил я.
- Какие кошмары?
- Женщина, - пробормотал он.
- К ней приходит женщина...
- Да? И что делает?
Он с беспокойством оглянулся:
- Этого я вам сказать не могу.
- Почему?
- Просто не могу.
- Почему? Ей снится, что эта женщина пожирает ее?
- Нет... Может быть... Нет... Вообще-то я не уверен...
- Тогда у них сексуальная связь? Вы это имеете в виду?
- Доктор, - страдальческим взглядом посмотрел на меня Весткот, - прошу вас!
Я выдержал этот взгляд, а потом взял Весткота за руку и крепко сжал ее.
- Эдвард, - прошептал я, - понимаю, вы сильно расстроены. Но, прошу, расскажите мне, это чрезвычайно важно, не описывала ли вам Люси, как выглядит эта женщина?
Весткот отвернулся и встал рядом с женой.
- На ней была вуаль, - наконец заговорил он. - Люси так и не удалось увидеть ее лица. А что? - покосился он на меня, словно пораженный моим вопросом. - Вы думаете, эта женщина - нечто большее, чем сон?
Я оглядел отвесную стену под окном и пожал плечами.
- У меня есть друг. Он сейчас уехал на время, но, вернувшись, он сможет ответить на этот вопрос более авторитетно, чем я. Тем временем, - я подошел к постели Люси, - надо посмотреть, что я могу для нее сделать с точки зрения медицины. - Я прощупал пульс Люси. Он был очень слаб. Очевидно, она потеряла много крови.
- Но, - Весткот неверяще уставился на жену, - она же никуда не выходила... Не понимаю... И на простынях не было никакой крови.
Я указал на шею Люси:
- А эти шрамы? Что вы о них скажете?
Весткот нахмурился и беспомощно пожал плечами:
- Не знаю.
- Что ж, - произнес я как можно более доверительным тоном, - давайте подождем, что покажет мой осмотр.
Я взял кровь у Люси и, на всякий случай, у Весткота. Оставив Эдварду наказ ни на шаг не отходить от постели Люси, я как можно быстрее вернулся в Уайтчепель и заперся в лаборатории. Кровь Люси, слава Богу, не показала серьезных аномалий, никакой мутации лейкоцитов. РОЭ был ниже, чем я ожидал, но, к счастью, анализ крови Весткота показал совместимость сангвигенов. Мой же собственный сангвиген оказался несовместимым. Впрочем, это не обеспокоило меня: Весткот - крепкий молодой человек.
Готовясь к переливанию крови, я вспомнил о Джордже. Ввиду явного сходства этих случаев и помня привязанность Джорджа к своей подопечной, я подумал, может быть, стоит навестить его и вызвать на разговор. Мне подумалось, что сравнение его состояния с состоянием Люси может многое прояснить в обоих случаях. Однако, когда я подъехал к дому Моуберли, мне сказали, что Джордж недавно убыл на юг Франции восстанавливать здоровье. Леди Моуберли, сообщившая о его отъезде, уверила меня, что Джордж чувствует себя лучше. Многообещающая информация, которая доказывает, что перемещение с места болезни действительно может привести к излечению. Но Люси в настоящее время слишком слаба, чтобы куда-либо ехать, и нам надо постараться сделать все возможное, чтобы восстановить ее здоровье. Леди Моуберли очень обеспокоилась, услышав о состоянии Люси, и предложила свою помощь. В частности, она вызвалась присматривать за ребенком Люси, если в доме возникнет какая-либо угроза инфекции. Я уверил ее, что такой угрозы нет. Задним умом мне пришло в голову, что это не совсем так. Однако можно передать ее предложение Эдварду Весткоту сегодня вечером.