В это время к ней приблизился полнотелый, круглолицый человек в военной гимнастерке, очень с виду бодрый, но больно уж несуразный как своим цветущим здоровьем, так и природной жизнерадостностью здесь, среди всеобщей сумятицы.
— Жаркова? — удивился он и тут же свирепо нахмурился, точно решил усилием воли подавить естественное выражение лица. — Как ты здесь очутилась, товарищ Жаркова?
— Ехала к брату в обком, а тут бомбежка, — принялась объяснять Ольга, узнав в подошедшем Алешиного сотоварища, секретаря обкома по пропаганде Водянеева.
— Откуда у тебя этот бутуз?
— Мать у него убило, ну я и подобрала мальчонку.
— Это правильно, но его надо сейчас же отнести в Дом грузчиков, — распорядился Водянеев. — Там ребенка накормят… и вообще примут меры для эвакуации.
— Хорошо, хорошо, — кивнула Ольга. — А вы не видели, случаем, Алешу? Что с ним?
— Не волнуйтесь. Алексей Савельевич жив и невредим. Час назад видел его на Пензенской улице. Он руководил спасением раненых бойцов из горящего госпиталя. А что думает делать Ольга Савельевна?
— Я, право, не знаю… Обстановка сама подскажет…
— Советую подключиться к работе комсомольских спасательных отрядов. Желаю успеха!
Водянеев поощряюще улыбнулся и тут же с неожиданным проворством перемахнул через парапет. Затем, призывно вскидывая то одну, то другую руку, он стал спускаться к Волге, навстречу карабкающимся беженцам. А Ольга наискосок через сквер побрела к белеющему сквозь деревья Дому грузчиков.
Сюда беспрерывно подходили пареньки и девчата в пожарных касках, с пунцовыми нарукавными повязками. Они тащили упиравшихся плачущих ребятишек; они, как бы играя «в лошадку», несли их на взгорбках; они толкали перед собой детские коляски, откуда испуганно таращились глазенки-пуговки…
Малыш Ольги до того пригрелся у груди, что ни в какую не хотел с ней расставаться. Пришлось его силком оторвать от себя и поскорей передать суровой и усталой женщине в белом халате. Малыш сейчас же разревелся, а Ольга, чтобы только самой не расплакаться от жалости к нему, поспешно вышла из коридора… И здесь же, в дверях, она столкнулась с высоким, очень тоненьким юношей с темными, без блеска, застывшими глазами, в то время как его бледное лицо нервно подергивалось.
— Юшкова, Семенихина… и вы, вы! — крикнул он в коридор и одновременно ткнул в плечо Ольги острым пальцем. — Скорей бежим к «Интуристу»!.. Немец поджег госпиталь!..
Тотчас же на бетонные ступеньки добротной парадной лестницы выбежали две девушки в беретах, — и тогда тоненький юноша (он был не в пожарной, а в солдатской каске) помчался без оглядки, с уверенностью, что и Семенихина, и Юшкова, и даже неизвестная ему девушка последуют за ним.
Через прибрежный молодой садик, мимо памятника летчику Хользунову, все четверо стремглав вылетели на площадь Павших борцов. Но что здесь творилось! Здесь било в упор таким крутым иссушающим жаром, как если бы вдруг у самого лица открыли завалочное окно мартена.
Однако юноша в каске не растерялся. Он кинулся к зданию с пылающей крышей и с черным дымом в верхних окнах. Это и была гостиница «Интурист». Следом за юношей Ольга вбежала через парадные двери в вестибюль, сумрачный, напоенный запахом лекарств. В отсветах пожарища она сразу разглядела людей в больничных халатах. Медленно и опасливо они спускались по мраморной лестнице; почти у каждого были костыли, тросточки или обыкновенные суковатые палки, тот же, кто не имел такой опоры, цепко хватался руками за перила.
Это были, видимо, выздоравливающие, раз они сами могли передвигаться. И Ольга, с ласковым упрямством приговаривая: «Пустите! Да пустите же, родненькие!», стала подниматься вверх, где наверняка находились самые беспомощные раненые.
На третьем этаже она встретила двух медсестер, которые несли носилки с человеком в перекрещенных на груди, как пулеметные ленты, бинтах; тут же, следом за носилками, шел старенький врач в пенсне и, подобно поводырю, вел за руку раненого с наглухо обвязанной головой. Но вместо того чтобы обрадоваться нежданным помощникам, врач этот сердито задребезжал хлипким голосишком: «Наверх, наверх!.. Здесь без вас управимся!» И пришлось подниматься все выше, на задымленный четвертый этаж…
Там дым забивал весь коридор. Ольга, однако, нащупала ручку первой попавшейся двери, с силой рванула на себя… В гостиничном номере на трех железных кроватях лежали распластанные, в гипсе, раненые, видимо примирившиеся с участью обреченных.
— Юшкова, Семенихина! — позвала Ольга. — Будем их выносить прямо с койками!