— Вперед, товарищи! Бей их, гадов!
В едином броске, разряжая томительную напряженность, рванулись вперед ополченцы. Но в первую минуту все бежали кучно, задевали друг друга плечом или прикладом; лишь потом, как только вырвались из длинной сумрачной тени дубовой рощи на полевой простор, растянулись цепью, грозно и диковато чернея посреди желтой стерни маслянистыми спецовками и пиджаками.
— Ура-а! — грянул и во всю ширь поля раскатился молодецкий клич воспламененной русской души. И тогда же с левого и правого флангов, не заглушая, а лишь усиливая звонкую ярость голосов, гулко, остро застрекотали танковые пулеметы, и Ольгу, как, должно быть, и всех, охватило злое, веселящее чувство уверенности, что они с этим победным «ура», под этот ободряющий их самих и безжалостный для врага дружный пулеметный стрекот не только должны, но и обязаны с ходу ворваться в совсем уже близкий, закрасневший черепичными крышами хуторок Мелиоративный, где конечно же не так много немцев, раз уж он сам такой крохотный!
Вдруг она услышала тонкий свист и жужжанье улетающей пули и невольно оглянулась на звук с любопытством необстрелянного человека. Но тотчас же весь воздух наполнился свистом, жужжаньем и, казалось, жалобно застонал. Сурин, бежавший рядом, внезапно споткнулся и упал с раскинутыми, словно кого-то обнимающими руками. Ольга остановилась, чтобы приподнять его, но он, выпучив глаза с закровеневшими белками, крикнул незнакомым клокочущим голосом: «Беги! Я догоню!» — и она снова кинулась вперед.
Теперь она все чаще поглядывала себе под ноги — то ли из опасения самой споткнуться и упасть, то ли потому, что при взгляде вперед тошно обмирало сердце. Ведь там, впереди, беспрестанно перебегали с места на место колючие огоньки, а когда вдруг сгущались в длинные и ослепительные вспышки, тонкий свист сразу превращался в пронзительный вой, обдающий свинцовым холодком душу.
— Ложись! — приказал Сазыкин. — Ползком, ползком!..
Ополченцы залегли и начали переползать по-пластунски. Теперь, лежа, Ольга слышала, как пули с коротким хрустом вспарывали затверделую землю, и видела взвитые из-под стерни крученые столбики пыли. И ощущение полной незащищенности, которое было неведомо во время безоглядчивого, но согласного со всеми бега, охватило Ольгу, а оттого, что рядом уже не было Сурина, ей стало еще и одиноко. Укрывшись за подвернувшимся на пути земляным бугорком, она оглянулась назад с надеждой увидеть Артемия Ивановича где-нибудь рядом. Но люди, которые лежали позади, не шевелились, да и не могли уже шевельнуться, навеки породненные с черствой, неласковой сталинградской землей. Тот же, кто был жив, продолжал ползти вперед, к хутору. И Ольга почувствовала такую неистребимую власть живых над всем своим грешным существом, ищущим надежное укрытие за бугорком, и, главное, такой молчаливый укор мертвых за это подленькое самосохранение в затишке, что уже в самой незащищенности ей стало видеться спасение. Она с силой вонзила заголенный локоть в суглинистый бугорок и рывком подтянула тело. В то же время разрывная пуля, подобно клюву дятла, долбанула в ружейный приклад и вдрызг расщепила его. Однако эта неудача еще пуще разожгла природную горячность Ольги. «Ничего, в хуторе раздобуду немецкий автомат!» — решила она с тем задиристым непреклонством, на какое способна разве уязвленная молодость, и уже без всякого сожаления отбросила непригодное ружье, а из противогазной сумки выхватила гранату «феньку»…
Наверно, метров двадцать, не больше, проползла Ольга, когда внезапно из свиста, воя и жужжанья выхлестнулось сначала отдаленное и перебоистое, а затем сразу усилившееся, ставшее сплошным и накатистым русское «ура». По-видимому, это со стороны Латошинского сада перешел в решительную атаку истребительный батальон тракторозаводцев. И сразу же на правом фланге краснооктябрьцев, где командовал Поздняков, ответно вспыхнул победный клич.
— Ура-а! — подхватила Ольга, отталкиваясь от земли одной рукой, в то время как другая, с гранатой, закинулась над плечом в готовности к броску и устремилась вперед.
Хуторок стремительно надвигался. Уже можно было различить на фоне выбеленных стен фигуры метавшихся немцев. И хотелось поскорей достигнуть ближнего плетня и с ходу перемахнуть через него! Но сквозь плетень остро сверкнул огонь. В ту же секунду что-то прожгло мякоть левого плеча. Ольга поморщилась досадливо: укол, сущий укол печной искры! Однако теперь она знала, что так-то просто не добежит до плетня, и, предельно, до пружинного сгиба отведя руку за спину, метнула гранату неловко, чисто по-девчоночьи…