И в этот миг вражеские пулеметы брызнули длинными очередями трассирующих пуль; воздух засветился около самых глаз.
— Огонь, огонь! — скомандовал с носовой палубы Червяков, и те бойцы, которые еще жались у тюков, которых угнетала собственная беззащитность посреди клокотавшей Волги, на виду у невидимого противника, теперь, когда он выдал себя и бил, кажется, совсем рядом, почти враз поднялись и стали в упор расстреливать надвигавшийся берег.
С катера стрельба перекинулась на баржу, стала ожесточенней. Сам Червяков стоял на носу у ручного пулемета — простоволосый, всклокоченный: пилотку у него, видимо, сбило пулей. А солдат с длинным лицом, выбежав из рубки, вскочил на ящик и с этого возвышения палил из своей винтовки поверх голов товарищей.
— Жарь, жарь, ребята! — покрикивал он в азартном упоении боя, забыв о прежних страхах. — Жарь! — и вдруг тяжело рухнул без крика, без стона.
Берег был уже близок. Но как ни всматривался Савелий Никитич — ничего не мог высмотреть: ни причала, ни даже захудалых мостков. Одни бревна — обгорелые, расщепленные — лежали вразброс на отмели. «Что ж, врежусь с ходу в берег! — решил капитан. — Была не была!»
Немцы отстреливались из-за бревен — как косой секли. Коротко и удивленно вскрикивали на палубе раненые; немало, видать, было и убитых. Один из солдат, вдруг запрокинувшись, головой ударился о порог рубки. Савелий Никитич покосился ненароком — признал бравого старшину-ветерана.
«Нет, так дальше не пойдет!» — решил он и тут же зычно скомандовал:
— Кидайся в воду, ребята!.. Берег — вот он!..
В это время из береговой расщелины коротко полыхнуло белое пламя — маленькое, совсем, кажется, игрушечное, а спустя мгновение уже вскинулось под носом у катера — огромное, весь мир заслонившее.
Тугой глубинный холодок реки выжал на поверхность тело, как пробку. Савелий Никитич инстинктивно, жадным ртом, глотнул воздуха и окончательно пришел в сознание. «Слава тебе господи, жив! — вспыхнула и согрела радостно-шальная мысль. — Наверно, взрывной волной скинуло за борт…»
Неподалеку торчала из воды буксирная труба, похожая на косо вбитую сваю, чуть дальше задирала нос полузатопленная баржа — это все разом увидел Савелий Никитич, как только открыл глаза. И бурная радость сменилась острой тревогой. Суматошно захлопав по воде руками, он поплыл к барже.
— Федоровна!.. Жива, Федоровна? — сипел его хлипкий, отсыревший голосишко. — Эй, ты не видел женщину с баржи? — окликнул он плывшего навстречу бойца, но тот со злобой отфыркнулся — пустил в лицо одни пузыри.
Всюду, куда ни глянь, копошились в прибрежной воде солдаты. Один, как подранок крыльями, бил и бил ладонями по воде, а зубами стискивал ремень автомата; другой плыл на спине, держа над собой винтовку в прямо вытянутых руках; третий уже брел по дну и стрелял из карабина; четвертый плюхнулся под пулями на отмель и норовил уползти в укрытие, за какое-нибудь обгорелое бревно; пятый… пятому не суждено было припасть грудью к матери-земле: там, где он еще недавно спасал свою тонущую жизнь, кружилась в водовороте одна пилотка…
Трудно было плыть Савелию Никитичу в исхлестанной сотнями рук и ног горючей волжской воде. В глаза беспрерывно летели брызги — ничего не разглядишь перед собой; в рот хлестало солоноватой, точно от крови, пеной с гребня волны — не крикнешь, не позовешь свою Федоровну…
Вдруг у самых ушей капитан услышал бульканье воды, и почти сейчас же его правая, особенно загребистая рука задела чью-то одрябшую, склизкую спину. Тогда, не долго думая, он вцепился в нее клещевато, по-рачьи, и стал тянуть на себя из речной глуби, пока не всплыла голова.
— Дыши, дыши, утюг ты этакий! — приказал Савелий Никитич, но так как человек не издал ни одного звука, он запустил свою клешню в волосатую, на счастье, голову, и рывками, с вымахом левой, тоже отменно загребистой руки, поплыл к берегу.
Здесь, в каких-то тридцати — сорока метрах от воды, шло уже сущее побоище. Все, кому удалось невредимыми выбраться из реки, сразу же кидались в штыковую атаку. Русское «ура» теперь билось, плескалось под береговыми кручами, врывалось в овражные расщелины. Словно наперегонки летели гранаты и подчас рвались прямо в воздухе от угодившей встречной пули. Учащались, множились выстрелы из подмоченных винтовок и автоматов. Раненые ползли вперед, а не назад, потому что суровая река отрезала путь к спасению; умирающие, прежде чем испустить последний вздох, падали с выброшенными вперед руками, словно путь указывали живым своим товарищам…