Однажды Ольга, чтобы только прогнать тревогу с лица Леши, рассказала ему со смехом о том, как увязался ее провожать слюнявый молоденький полицейский и как она отпугнула его тем, что сдернула с головы платок… Леша, однако, не рассмеялся. Он быстро, с каким-то испуганным недоумением взглянул на девушку и тотчас же отвел глаза в сторону, пробормотал в смущении:
— Ты… ты самая красивая девушка на свете.
А Ольге сделалось тоскливо от этого нечаянного признания.
О, как бы она сейчас обняла Сергея, окажись тот на месте Леши, как бы выплакалась на его мужественной груди за всю долгую разлуку! Ведь, в сущности, жизнь мало подарила им дней безоблачного счастья; она, пожалуй, только обещала это счастье в будущем, а будущее-то оказалось войной…
С каждым днем все пустыннее становилось на городской окраине: мужчин угоняли на рытье окопов, а женщин и ребятишек — в лагеря, под Калач. Отныне любой оставшийся в занятых городских районах житель был на виду и мог находиться под пристальным наблюдением полицейских и жандармов. Ольга поневоле чувствовала себя скованной в своих действиях. Почти на каждом перекрестке ее задерживал патруль. О прежних вольных шатаниях по улицам якобы с целью розыска родных теперь не могло быть и речи. Пришлось всю разведывательную работу сосредоточить непосредственно в комендатуре: на этом настоял Леша.
И Ольга приспосабливалась к новым условиям подполья, ловчилась. Во время уборки кабинетов она извлекала из мусорных корзинок исписанные листы и засовывала их под одежду. Но особое служебное рвение она проявляла в комнатах полицейского отделения. Здесь вперемежку звучала русская и украинская речь. Стоило лишь подольше задержаться с уборкой — и можно было узнать из разговоров бывших петлюровцев немало любопытных подробностей. В минуты отдыха, за игрой в шашки, они весьма живо обсуждали вхождение в город каждой свежей немецкой дивизии. Целым событием для них явился приход в Сталинград румынской части. Они с удивлением и восхищением комментировали строительство аэродрома на районном стадионе…
Леша оставался доволен добытыми сведениями. Впрочем, радость его тут же сменялась тревогой. Прежде чем сесть за рацию, он высылал Ольгу наверх — наблюдать за окрестностями. Он же при малейшем шуме — будь то отдаленный винтовочный выстрел или собачий лай — судорожно хватался за гранату, которая теперь всегда лежала на столе, рядом с рацией. Похоже было, что Лешу томит недоброе предчувствие и что внутренне он уже приготовился к самому худшему.
Однажды он сказал:
— Старик советует менять жилище. Новое место я нашел, и сегодня вечером переберусь туда. А ты… ты около полуночи должна встретиться со Стариком. Дожидайся его здесь.
Вечером, при сгустившихся сумерках, он действительно стал собираться. На прощанье сказал с грустью:
— Не знаю, увидимся ли когда-нибудь…
— Обязательно увидимся! — Ольга улыбнулась и шаловливо взбила его медный чуб…
После ухода Леши она прилегла на кровать, долго ворочалась под байковым одеялом, а согреться не могла. Сырой затхлый воздух подземелья пощипывал ноздри, леденил все тело. И все же не от холода вздрагивала она — от беспокойного ожидания Старика.
Судя по тому, как быстро и бесшумно отодвинули, а затем снова поставили на место бетонную глыбу, Ольга поняла, что Старик не раз бывал в подвале.
Она кинулась навстречу, еще не разглядев как следует его лица в полумраке, но всем существом угадывая близость родного, преданного человека, и тут же задохнулась в крепких объятьях Старика, вновь ставшего Сергеем Моториным.
Оба они долго молчали, опаляя друг друга дыханием, слушая биение своих сердец, которое сейчас было значительнее всяких слов. Но эта невыносимая близость после долгой разлуки, после неизвестности о судьбе каждого порождала такую счастливую и вместе необоримую слабость, что им пришлось сесть на стулья. И лишь тогда они впервые вгляделись друг в друга и уже не отводили стосковавшихся глаз, доверчивых и любящих, ибо если разум еще мог сомневаться в реальности необычной встречи и вопрошать: уж не сон ли это? — то глаза едва ли могли обмануть.
— Ну, как ты, что? — спрашивала Ольга скорее по некоей обязательной привычке всех надолго разлученных людей, чем по насущной необходимости, потому что сейчас для нее было важным не прошлое Сергея, а важна была близость к нему, ощущение его, как живого человека, которого можно погладить по руке и обласкать взглядом.