— Скоро, скоро придем, Алексей Савельевич! — подбадривал Приходько. — Пустяки остались, всего какая-то сотня метров.
На командный пункт 37-й гвардейской дивизии добрались благополучно. В блиндаже, наспех обшитом досками, тряском и похрустывающем, Жаркова встретил сам Виктор Григорьевич Жолудев, безмерно усталый, судя по набрякшим мешочкам под глазами, но, как обычно, подтянутый, высокий и стройный, с бравой выправкой генерал, который, видимо, считал, что по внешнему виду и душевному настрою командира всегда можно безошибочно судить о состоянии войск.
— Доложите обстановку, товарищ генерал, — потребовал Жарков.
— Обстановка, товарищ член Военного совета, — заявил Жолудев, — складывается не в нашу пользу. Предпринятые двенадцатого и тринадцатого октября контрмеры против вероятного наступления гитлеровцев на Тракторный завод не дали ощутимых результатов. Продвижение на левом фланге и в центре дивизии весьма незначительное. Плотность боевых порядков противника настолько велика, что пробить ее глубже чем на двести — триста метров не удалось. Не смогли мы отбросить фашистов и за Мытищинский овраг. Там весь день идет бой.
— Но, думается, вы и не рассчитывали на большой успех.
— Мы рассчитывали сорвать плановую подготовку фашистов к новому наступлению, однако, боюсь, это не удалось нам в полной мере. Оборона немцев до того спружинена, что каждый наш нажим только усиливает противодействие. Пожалуй, своими контратаками мы лишь разозлим противника до предела и заставим его перейти в наступление ранее намеченного срока.
— Так ведь в этом-то и заключается смысл активных действий вашей дивизии! — подхватил Жарков. — Пусть враг перейдет в наступление именно раньше, чем у него задумано. Было бы куда хуже, если бы мы сидели и ждали, когда он полностью подготовится и ударит всеми силами. Теребите его, черт возьми, не давайте ему ни минуты передышки! Хотя при этом, конечно, не забывайте об усилении обороны Заводского района.
— Об этом мы помним, товарищ член Военного совета. Оборона значительно укреплена. По совету моих штабистов, Чуйков приказал дивизии Горишного занять позиции на стыке между нашей Тридцать седьмой дивизией и дивизией Гурьева. Сейчас она выдвинута уступом в глубь наших боевых порядков. Кроме того, один полк дивизии Гурьева поставлен в районе Житомирской улицы как для создания глубины обороны, так и для укрепления стыка между моей дивизией и дивизией Горишного. И еще. Из-за Волги переброшен один из полков Сто двенадцатой дивизии. Он уже занял оборону во втором эшелоне на участке Северный стадион — Шестиугольный квартал.
Слушая, Жарков с сосредоточенным интересом разглядывал генеральский китель. По золотистой нашивке — отметине тяжелого ранения, по ордену Красного Знамени и по голубому значку инструктора парашютного спорта он читал всю мужественную жизнь Жолудева.
Да, с таким генералом можно было вести разговор предельно откровенно, и Жарков спросил беспощадно:
— А вы лично, Виктор Григорьевич, считаете принятые меры по обороне Тракторного достаточными?
— Нет, я не считаю их достаточными, — ответил Жолудев. — У нас немало прорех. Главное, не хватает людей. Нужны пополнения, и еще раз пополнения, но не дивизиями, нет, а маршевыми подразделениями.
Жарков промолчал, стиснув зубы.
— К тому же, — продолжал Жолудев, — артуправлеление фронта отпускает нам мало боеприпасов. По существу, мы сидим на голодном пайке. На октябрь, например, нам запланировали такое количество боеприпасов, что их хватит всего на один горячий бой. И если вы, Алексей Савельевич, как член Военного совета, могли бы посодействовать, то…
Теперь уже, при этаком доверительном обращении, нельзя было отмолчаться, хотя нельзя было и со всей откровенностью сказать о причинах недодачи людей и боеприпасов. Поэтому Жарков, прищурившись лукаво, задал весьма и весьма расплывчатый, но все-таки наводящий на некоторые предположения, вопрос:
— А не думаете ли вы, Виктор Григорьевич, что тот же урезанный план снабжения вас боеприпасами может означать, что где-то эти боеприпасы гораздо нужнее, — ну, допустим, там, где, вероятно, готовится мощное контрнаступление?
Не дожидаясь ответа, предугадывая удивление генерала, Жарков кивнул и вышел из блиндажа. И вдруг подумал: это, наверно, страх за Анку Великанову вытолкнул его, — страх, который теперь вечно будет при нем.