Утром 19 ноября Алексей Савельевич Жарков провел в Сарепте «летучее» совещание с большой группой партийных и советских работников Сталинграда и районов области, оккупированных фашистами. Со сдержанной радостью, чтобы только не нарушить строгую обстановку деловитости, он сообщил о переходе в наступление Юго-Западного и Донского фронтов и о предстоящем завтра, 20 ноября, наступлении войск Сталинградского фронта, а затем, помолчав немного, дождавшись, когда стихнет возбужденно-ликующий гул голосов, продолжал уже не как член Военного совета фронта, но как первый секретарь обкома:
— Надо быть готовыми к созданию органов Советской власти в освобожденных районах! Познакомьтесь с составом оперативных групп, которым предписывается следовать с наступающими войсками…
Между прочим, на этом совещании Жаркову был задан вопрос о причинах разновременности в начале наступления фронтов.
— Разность в сроках, — ответил Жарков, — объясняется тем, что перед Юго-Западным фронтом поставлены более сложные задачи: ведь он находится на большем удалении, чем Сталинградский фронт, от района Калач — Советский, и ему к тому же предстоит во многих местах форсировать Дон.
В тот же день Жарков, согласно прежней договоренности с командующим фронтом, отбыл в штаб 51-й армии.
Изрядно подмораживало. Толстый лед в дорожных колеях лопался с ядреным треском под колесами вездехода. Из степи, из-под низко осевших, похожих на рваные мешки, туч несло колючим снегом. Знобящей дробью выстукивал он о ветровое стекло, заметал бугристо застылые, явно ночные следы танков и тягачей. Изредка разве встретятся низкие калмыцкие лошади и надменно высокие верблюды в упряжках, с нахохленными возчиками на скрипучих подводах и арбах, да промельтешат где-нибудь за обочиной одинокие группки связистов — и вот уже снова тянется унылая и пустынная степь. Но как же радует это безлюдье! Кажется, сама степь лучше командирских донесений свидетельствует: приказ Ставки о скрытном передвижении войск в районы сосредоточения выполняется с непреложной строгостью.
— Да, брат, уже началось! — приговаривал Жарков, как бы распахивая на просторе душу. — Дождались-таки!
В конце концов, настолько же молчаливый от природы, насколько и суеверный шофер Овсянкин не выдержал — проворчал:
— Ужо погодите: разыграется к завтрему заметуха, али навалится непробоистый туман, ну и не будет для пушкарей хорошей видимости, и, значит, того… задерживай наступление.
— Не каркай! — Жарков отмахнулся. — Ведь столько ждали такого денька! — И пошутил от преизбытка веселости: — Там-то, в небесной канцелярии, чай, ангелы заправляют делами, вот они и проявят к нам, настрадавшимся в обороне, божескую милость.
Из-за разгулявшейся метели сбились с дороги да к тому же едва не столкнулись с заблудшим танком из 4-го, как выяснилось, механизированного корпуса генерала Вольского, так что в хуторок Хаир-Худук, где находился штаб 51-й армии, выбрались к вечеру. Но в штабе не оказалось командарма Труфанова — пришлось, в сопровождении штабного офицера, отправиться на передовой наблюдательный пункт армии, в район Сарпинских озер.
Чем ближе подъезжали к линии фронта, тем явственнее ощущалась грозная затаенность сосредоточенной здесь огневой и механизированной силы. На скатах балок Жарков, приглядевшись, замечал под маскировочными сетями в клочьях бурьяна сплошняком стоявшие танки, а на дне балок — торчащие срезы орудийных стволов в тех же клочьях бурьяна. Однако затем, по мере приближения к озерам, материалом для маскировки стал служить пожухлый камыш, который заботливо пеленал танки и орудия, а заодно и бойцов укрывал в шалашах, похожих на яранги чукчей.
При въезде в один хуторок приметливого и желавшего быть придирчивым Жаркова подстерегала приятная неожиданность. По словам штабного офицера, здесь стоял на дневке один из полков кавалерийского корпуса генерала Шапкина. Между тем, на разгороженных база́х было пусто, даже навозцем не попахивало, в то время как на улицах нет-нет да и встречались люди в кубанках и бурках.