— Надо начинать!
— Да, надо начинать! — подхватил Попов и резко оторвал длинные цепкие пальцы от подбородка.
В 9 часов утра был дан сигнал начать артподготовку ровно через полчаса, то есть в 9.30.
И, как всегда перед долгожданным наступлением, то там, то здесь, на всем протяжении передовой линии 51-й армии, стали проявляться признаки нетерпеливой готовности к атаке. Из-под камышовых навесов уже доносился перекатный гул прогреваемых танковых моторов; на заснеженных брустверах окопов с каждой минутой все больше чернело винтовок и автоматов; к переднему краю спешили по ходам сообщения фельдшеры и медицинские сестры с брезентовыми сумками…
Жарков, по старой профессиональной привычке — по лицам определять душевное состояние людей, быстро украдчиво взглядывал то на Попова, то на Труфанова. Их лица сейчас выражали ту сосредоточенную задумчивость, которую не могло потревожить даже настойчиво-просительное верещание зуммеров. Вероятно, прежде чем пережить бой в действительности, оба военачальника сейчас мысленно, силой воображения, воссоздавали во всем пространственном протяжении предстоящую битву.
— Маркиан Михайлович, — наконец произнес Труфанов, с усилием приподнимая грузные веки, — меня тревожит молчание Еременко. Ну, а если говорить начистоту, меня больше тревожит возможный разнобой в начале артподготовки в нашей армии и в соседних армиях. Как бы, знаете, разновременный переход в наступление трех армий фронта не испортил намеченного плана всей операции.
Попов взялся за подбородок, но сейчас же отдернул руку.
— Конечно, — кивнул он, — точно согласованный переход в наступление сулит успех благодаря силе удара. Однако, дорогой Николай Иванович, и в вынужденном варианте имеются свои преимущества. Вы только представьте положение противника, который получает неожиданные удары с разных направлений, да еще в разное время! Ведь оказавшись в этаком положении, он начнет метаться, лишь бы поскорей прикрыть брешь, а по существу, станет только распылять свои резервы. Образно говоря, сильный кулак противника разожмется, и он начнет действовать растопыренными пальцами. Когда же противнику покажется, будто прорыв удалось ликвидировать, по его обороне будет нанесен еще один удар, и опять в новом направлении.
Жарков взглянул на часы: до артподготовки оставалось полминуты. В воздухе, заодно с туманом, висела мертвая, глухая, плотная тишина. И казалось, ни сердце, ни кровеносные сосуды не выдержат напряженного ожидания, если сейчас же, сию же секунду не наступит разрядка.
Но вот она — эта спасительная разрядка! В туманную высь взлетели сигнальные ракеты. На какое-то мгновение Жарков расслышал их призывно-вкрадчивое шипение, но только лишь на мгновение, потому что после в мертвую тишину ворвался слитный, оглушающий рев тяжелых гвардейских минометов. Огненные торпеды «катюш» сотнями ослепительных росчерков скользнули по небу и тут же скрылись в тумане. А затем воздух наполнил протяжный свист и жесткий металлический шелест многих тысяч снарядов и мин. И сейчас же земля вздрогнула и с вулканическим грохотом вскинулась сплошной стеной из огня и дыма. Это было жестоко-прекрасное зрелище расплаты за все муки Сталинграда!
Лишь только острый слух мог различить в непрерывном победном громе резкие и как бы дребезжащие выстрелы пушек, глуховатое уханье гаубиц и торопливое покрякивание минометов. По расчетам, каждую минуту производилось до двух тысяч выстрелов. Это означало, что свинцовый ливень безостановочно кромсает и размывает вражеские высоты. Однако Жарков стал примечать, как тот смертельный ливень, подвластный человеческой воле, мало-помалу скатывался туда, в глубь вражеской обороны, за высоты, и как на фоне багровых всплесков все отчетливее прочерчивались сквозь пороховой дым обугленные холмы — мертвые и тихие, без единой ответной вспышки…
Да, началось! Сталинград переходил в наступление! И только об одном сейчас жалел Алексей Жарков — о том, что мать и отец не дожили до этого великого дня.
Еще не отгремели за высотами, не отсверкали последние разрывы, а из траншей и окопов, как бы под давлением собственной неукротимой силы, выхлестнули пехотинцы и устремились с перекатно-прибойным «ура» прямо в угарно-кисловатый дым взрывчатки.
Этот человеческий порыв был так стремителен, что танки, вынырнувшие из камышовых зарослей и балок-укрытий, кинулись вдогон на полном ходу, с предельным завыванием хорошо прогретых моторов.