«Да, успех велик! — размышлял Жарков. — Сталинградское контрнаступление — это наверняка первое в истории всех войн контрнаступление такого масштаба. Враг окружен. С надеждами Гитлера перешагнуть Волгу и выйти к Уралу покончено. Только теперь, пожалуй, многие поймут и оценят упорное мужество города против превосходящих сил фашистов. Однако радость радостью, а успокаиваться еще рано. Врага надо добить в той ловушке, куда его заманили. Так пусть же наше наступление будет достойно сталинградской обороны!»
На следующий день, 24 ноября, Попов и Жарков выехали на хутор Советский.
Валил густой снег — и все же не мог запеленать развороченную и дымящуюся землю на местах только что отгремевших сражений; так бывает бессилен бинт против хлещущей из широкой раны крови.
Около хутора приехавшие заметили ту суматошную деятельность, какая обычно возникает при скоплении военной техники: одни танки заправлялись горючим и прогревали моторы; другие, похлопывая крышками аварийных люков, сытно урчали; третьи, уже полностью боеспособные, готовые хоть сейчас в атаку, двигались колоннами по расходящимся направлениям, мимо хутора, под взмахи красных флажков офицеров-регулировщиков.
При въезде в хутор приехавших рассмешила забавная сценка: на дровяные козлы был водружен пузатый бочонок, на него взобрался усатый старшина, напоминая позой своей всадника на лошади, а внизу толпились солдаты с флягами, с котелками и, под бдительным взором с высоты, наполняли их темно-вишневым вином и сейчас же чокались то с удалой веселостью, то со степенной важностью.
— Смотрите не перегрузитесь, ребята! — добродушно посоветовал Попов из машины, замедлившей ход.
— Приказание старших — радость для подчиненных! — мигом откликнулся с бочки усатый старшина. — А только не сомневайтесь, товарищ генерал: мы все как штыки к бою готовы!
— Из какой части будете?
— Из Четвертого мехкорпуса да из Четвертого танкового.
— Стало быть, встреча двух фронтов продолжается?
— Да вот уже шапками и часами обменялись на память, товарищ генерал.
— Одобряю, вполне одобряю!
Над хутором Советским, почти дотла выгоревшим, напоминавшим груду углей после костра, снег таял прямо в воздухе и падал на каракулевые папахи, на плечи полушубков крупными каплями — и это при десятиградусном морозе! Здесь же, на единственной хуторской улочке, где снег и пепел мешались в липкое месиво, приезжих встретил офицер штаба 4-го механизированного корпуса и провел между воронок к чудом уцелевшей хате, в которой обосновался Василий Тимофеевич Вольский.
Начались объятия и поздравления с победой. Вольский, несмотря на валенки и на меховой жилет поверх генеральского кителя, выглядел особенно молодцевато, хотя левое веко по-прежнему подергивалось. Он тут же вкратце сообщил о положении механизированных бригад: 59-я ведет бой за лагерь им. Ворошилова, 36-я, переправившись через речку Карповку, наступает на Платоновский, 60-я — в резерве.
На кухонный столик была выставлена трофейная бутылка шампанского; нашлись и «бокалы» — попросту солдатские алюминиевые кружки. Словом, победа была отмечена достойно. Но Алексей Жарков старался избегать взглядов Вольского. То чувство недоверия, которое он еще несколько дней назад испытывал к нему, обернулось теперь внутренним попреком и обжигало игольчатым холодком — настолько же неприятным, насколько приятной была острая шипучая влага вина.