— И что же! — воскликнул господин Меррик. — Этим поистине благородным условиям капитуляции Фридрих Паулюс предпочел смерть шестой армии?
— Не Паулюс, а Гитлер, который потребовал от своего слепо, механически повинующегося генерала сражаться до последнего патрона во имя спасения кавказской группировки, ну и, конечно, ради поддержания собственного престижа.
— Значит, шестая армия была принесена в жертву?
— Да, она была принесена в жертву. В ночь на десятое января войска Донского фронта под командованием генерала Рокоссовского перешли в решительное наступление. День ото дня кольцо окружения сжималось. Штаб шестой армии вынужден был передислоцироваться из Гумрака еще ближе к Сталинграду. Он расположился в довольно глубокой балке. Место это называлось «Гартманштадт», по имени командира семьдесят первой пехотной дивизии, генерала Гартмана, который окопался тут же. Но и сие пристанище оказалось весьма ненадежным. Наступление советских войск продолжалось. Только за пятнадцать дней боев немцы потеряли свыше ста тысяч убитыми, ранеными и пленными. Теперь русские армии врывались в Сталинград с запада и юго-запада. Паулюс волей-неволей должен был искать самое глубокое, безопасное место. Им-то и стал подвал универмага. Хотя, правда, прописка Паулюса на новом местожительстве была временной, попросту краткосрочной.
— Хорошо сказано, черт побери! — с удовольствием выругался заокеанский гость. — Но что же дальше приключилось с жильцом, после того как Гитлер произвел его в фельдмаршалы и, по вашему уверению, пригласил к самоубийству столь щедрой наградой?
— Дальше?.. Дальше генерал-фельдмаршал был препровожден на постоянное жительство, в лагерь военнопленных. А случилось это следующим образом… Тридцатого января южная группировка противника была расчленена, и к центру города, в район площади Павших борцов, где мы с вами, господа, сейчас находимся, прорвалась мотострелковая бригада полковника Бурмакова. Здесь, надобно заметить, наши бойцы встретили на редкость отчаянное сопротивление. Во время штурма одного сильно укрепленного здания был захвачен пленный. Он и сообщил, что здание это — опорный пункт на подступах к Центральному универмагу, где укрылся сам командующий шестой армией. Полковник Бурмаков тотчас же принял решение: блокировать универмаг. Во взаимодействии с подошедшим инженерным батальоном эта задача была успешно выполнена в ночь с тридцатого на тридцать первое января. А на рассвете, сквозь свои амбразуры в стенах подвала, немцы увидели советский танк… В общем, положение для Паулюса создалось безвыходное. Ему ничего больше не оставалось, как только выслать парламентера с белым флагом. Этот парламентер, к тому же неплохо владеющий русским языком, приблизился к танку и заявил его командиру о готовности немецкого командования вести переговоры с советским командованием. Танкист (имя его, к сожалению, пока не удалось установить) сейчас же связался по радио со своим командиром. Вскоре к зданию универмага пришли начальник оперативного отделения мотострелковой бригады старший лейтенант Ильченко и лейтенант Межирко, а с ними несколько автоматчиков. Немецкий офицер при встрече с Ильченко предупредил, чтобы тот перед входом в подвал сдал оружие. Ильченко отказался выполнить это требование.
— Ну еще бы! — подхватил сенатор. — Он же явился сюда как победитель.
— И с бесстрашием победителя, — продолжал Жарков, — он один вошел в фашистское логово. Правда, его, как впоследствии он рассказал, насторожил раздавшийся поблизости выстрел. Но переводчик-парламентер поспешил успокоить Ильченко. Он заявил, что это покончил с собой очередной самоубийца из высших офицеров. Ильченко продолжал свое победное шествие. Солдаты и офицеры, которые, кстати, безо всякого различия были обуты в одни и те же эрзац-валенки с деревянными подошвами, молча и угодливо расступались перед ним. От всех них (тоже несмотря на различие в званиях) одинаково несло смрадом грязного белья и немытого тела.
Наконец Ильченко миновал длинный коридор и свернул в тот самый, где теперь стоите вы, господа. Его провели в комнату генерал-майора Росске, командующего южной группой окруженных войск. Росске отвел Ильченко к начальнику армейского штаба, генерал-лейтенанту Шмидту, человеку, надобно заметить, спесивому; а тот уже пригласил нашего парламентера к Паулюсу — вот в эту самую каморку. Когда Ильченко вошел, командующий шестой армией лежал на топчане без мундира, в белой рубашке сомнительной чистоты. Лицо его, по наблюдению Ильченко, дергалось в нервном тике. И, наверно, для того, чтобы скрыть это, Паулюс зажал голову своими длинными ладонями. Слушая Шмидта и Росске, он только кивал, заранее со всем соглашаясь. В конце концов Шмидт через переводчика передал старшему лейтенанту Ильченко следующее категорическое требование: «Мы готовы начать переговоры о капитуляции, но официально будем вести их только с представителями штаба Донского фронта».